Книга Все имена птиц. Хроники неизвестных времен, страница 15. Автор книги Мария Галина

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Все имена птиц. Хроники неизвестных времен»

Cтраница 15

«Улыбайся! – говорила она себе. – Шире улыбку. Еще шире. Теплее…»

Она знала, что улыбка у нее заискивающая, а под очками, на подведенных веках, выступают капельки пота. Она всегда старалась быть хорошей – услужливой, любезной, – в результате ее считали бестолковой и мягкотелой, все, даже Лялька… Когда стараешься не привлекать к себе внимания, рано или поздно на тебя действительно перестают обращать внимание.

Господи, ну почему же Лялька оказалась такой жесткой, это, наверное, врожденное…

Она, спохватившись, потерла пальцами переносицу и поглядела на завотделением почти умоляюще.

Завотделением был шикарный мужчина, в крахмальном халате, смуглый, с тонкой полоской усов. Халат нарочно, подумала Петрищенко, накинут на плечи так, чтобы был виден румынский костюм, асфальтово-серый в тонкую светлую полоску… В нагрудном кармане ручка, и наверняка с золотым пером… Надо же, какое хлебное место психушка! Вот и надо было специализироваться по психиатрии, сказала она себе…

От завотделением пахло хорошим одеколоном.

Совершенно бесполезный малахитовый чернильный прибор на столе и часы такие же, зелененькие… очень солидно. Наверняка у него в сейфе стоит дорогой коньяк, может быть, даже привозной. А если я сейчас ему предложу выпить по рюмочке? Интересно, что он скажет?

Держал себя завотделением мягко и понимающе, словно с потенциальным пациентом. Впрочем, каждый человек ведь и есть потенциальный пациент.

– Ригиден, – прочла она вслух. – На раздражители реагирует слабо, наблюдаются навязчивые стереотипные движения и высказывания. Диагноз: острый маниакально-депрессивный психоз с последующим распадом личности…

– Товарищ доктор, а по-нашему, по-простому, нельзя? – встрял Вася. – Нам чё, мы в институтах не обучались. Ты бы перевел…

Этого она и боялась. Вася начал опрощаться. Его раздражал напомаженный доктор. Вася решил, что доктор сноб и вообще враждебный классовый элемент. Иногда на Васю ни с того ни с сего находило.

Петрищенко попробовала пнуть Васю под столом ногой, но ушибла палец о ножку стола.

Завотделением поднял на него очки, обрамленные тонкой золотистой оправой.

– Если применить обыденную лексику, – сказал он вежливо, поскольку Васино опрощение на него никакого впечатления не произвело, – то Бабкин свихнулся. Сидит и раскачивается на койке. И долбит как попугай.

У завотделением был едва уловимый иностранный акцент. Тоже выделывается, подумала Петрищенко.

– Чё долбит-то? – напирал Вася, который уже не мог выйти из образа.

– Вася, хватит, – прошипела углом рта Петрищенко и с ужасом ощутила знакомый характерный зуд; наверняка шея пошла красными пятнами.

– Я – проклятый пожиратель моха! – сказал завотделением.

– Что? – переспросил Вася нормальным голосом.

Он решил, что психиатр рехнулся. Прямо у них на глазах, в кабинете. У них, у психиатров, обычное дело.

– Я – проклятый пожиратель моха, – с удовольствием повторил врач. – Так он говорит… хотя «моха», по-моему, неправильная форма. Надо бы «мха». Вы как полагаете?

– Понятия не имею, – растерянно сказал Вася. – Хотя да, скорее «мха». А что это значит?

– А вот это вы должны мне сказать, – сказал психиатр, доброжелательно наблюдая за стремительной Васиной эволюцией. – Вы ведь СЭС-два, разве нет? Мне из пароходства звонили. Из первого отдела. Кто-то из ваших гуляет?

– Похоже на то. К сожалению, – согласилась Петрищенко.

Она полагала, что раз уж ей так не повезло быть начальником, то всякие неприятные разговоры надо брать на себя. И хотя она об этом и не знала, именно за это редкое качество придирчивый и брезгливый Вася ее уважал и любил. Сама она полагала, он ее презирает – за мягкотелость.

– Плохо. Ваши практически неизлечимы. Тех, с семьдесят второго, до сих пор держим… кто еще жив, понятное дело.

Он нажал на кнопку селектора.

– И еще – у меня допуск, а у лечащего врача нет. Теперь я сам буду его вести.

– Извините, – сказал вдруг Вася, – спросить можно?

– Да, молодой человек, – устало сказал врач, и вдруг стало понятно, что он старик. И волосы, вдруг осенило Петрищенко, у него крашеные. Вон кожа прокрасилась на висках.

– Откуда у вас этот акцент? Ну, такой…

– Меня аннексировали вместе с Бессарабией, – объяснил психиатр. – Я вообще до восьми лет русского не знал. А что?

– Да нет, ничего.

– Мама коммунисткой была, – пожаловался врач. – В застенках Сигуранцы сидела… в первую отсидку. И назвала меня Эрнст, в честь Тельмана. Ух и били же меня в школе. Ладно, пойдемте, коллеги, посмотрим на вашего Бабкина.

– А мне можно спросить? – не выдержала Петрищенко.

– И вам можно, – печально сказал завотделением.

– А какой коньяк у вас в сейфе стоит?

– «Наполеон», – удивился врач.

– Настоящий французский?

– Да. Пациент подарил. А что?

– Да нет, – покачала головой Петрищенко, – нет. Ничего.

* * *

– Может, все-таки не наш, – с надеждой сказал Вася.

Бабкин сидел на койке и раскачивался. Вася хмыкнул; он ожидал смирительной рубашки и вообще всяких ужасов, но Бабкин был в длинном фланелевом халате…

На столике стояла эмалированная кружка с торчащей из нее алюминиевой столовой ложкой и лежал полуочищенный одинокий апельсин.

– Вот он, Бабкин-то. – Дежурный врач, в кармане халата которого торчал свернутый в трубку журнал «За рулем», при завотделением сохранял кислую вежливую мину. – Амитриптилин, мелипрамин, электрошок… стандартные процедуры. Только он вам ничего не скажет. Неконтактен. Неадекватен.

– Я – проклятый пожиратель моха, – сообщил Бабкин.

– Да, да, – согласился дежурный врач. – Уже знаем. Есть он, кстати, отказывается. Насильно приходится кормить.

– Я – проклятый пожиратель моха, – вновь сказал Бабкин.

– Ясно, – опять согласился врач.

– Звать-то тебя как, мужик? – дружелюбно спросил Вася.

– Проклятый…

– Вася, ты же видишь, он зациклился.

Больница больше не вызывала у Петрищенко ностальгии. Ей хотелось уйти отсюда поскорее, пока больница не засосала ее, как она в конце концов делает со всеми.

– Родственники у него есть? – спросила она.

– Сестра приезжала. Из Конотопа. – Врач вздохнул.

– А… улучшения не наблюдается?

– Нет. Хроника. Похоже, он тут надо-олго останется, – с плохо скрытым удовольствием произнес врач.

Диссертацию пишет, зуб даю, с отвращением подумал Вася.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация