— Да. Коллеги проверяли. Эстертунская полиция собирается изъять записи со всех камер на объектах торговли вокруг площади. Ещё они должны опросить всех уличных торговцев, сотрудников магазинов и ресторанов. Нужно также охватить водителей автобусов и такси.
— Есть результаты?
— Пока нет. Но она ведь должна была каким-то образом туда добраться. Если только…
— Если только кто-то не привёз её туда на машине, — констатировала Малин.
Она остановила взгляд на изображении нечёткой фигуры, застывшей в дверях магазина и во времени.
— Что тебе понадобилось в Эстертуне, Ханне? — пробормотала Малин.
— Да, — эхом отозвался Манфред. — Какого чёрта тебе там понадобилось?
Малин глядела на звёзды. Мама обычно говорила ей, что это крошечные дырочки, сквозь которые можно разглядеть сияние небесных чертогов.
Их мерцающий свет, отчётливые, но лишённые резкости силуэты деревьев на фоне тёмно-синего задника — неба — всё это так ясно виделось Малин сейчас, когда она тайком курила на пороге кирпичного дома в Вестерторпе.
Андреас обязательно заметит. Но не всё ли равно?
У Малин выдался в самом деле дерьмовый день. Будил её презирала, а Ханне до сих пор не нашлась. Тот факт, что её запечатлела видеокамера в Эстертуне, не упрощал задачу, а скорее наоборот.
Да, Малин решила, что заслужила сигаретку.
Она подумала об Эрике Удине, который встречался с Ханне за сутки до её исчезновения.
Случайность ли это?
Малин в это не верила — так или иначе, все эти события были взаимосвязаны.
Она представила себе, как Эрик в одиночестве сидит, разглядывая золотые кольца, которые столько лет пролежали под гаражом в Эстертуне, пока на поверхности проходила равнодушная к ним жизнь. Малин представила, как Эрик кладёт кольца на свою мозолистую ладонь, а потом убирает их в карман грубых рабочих штанов, словно это карамельки, которые он решил приберечь на завтра.
Эрик производил странное впечатление, но Малин не могла бы объяснить почему. Он был погружён в печаль, но его печаль была необычной. Он словно был истерзан ускользающим и вновь наползающим отчаянием. Это отчаяние пряталось за его загорелой кожей, и лишь бегающий взгляд выдавал его. Это была какая-то безымянная, невыплаканная боль.
А ещё этот дом.
Складывалось впечатление, что ты возвращаешься на тридцать лет назад во времени: сахарница из прессованного хрусталя, кружевная скатерть. Старомодная мебель, цветочные гардины с оборками.
«Почему он остался там?» — думала Малин, туша окурок о фонарный столб. «Почему просто не продать дом и не переехать в квартиру?»
Перед мысленным взором Малин вновь возникла Ханне.
Она стояла в лучах солнца в парке Хумлегорден. Ветер развевал её волосы, и на губах играла искренняя улыбка. Глаза её блестели, и блузка была отглажена.
«Мы отыщем тебя», — подумала Малин. «И возьмём Болотного Убийцу».
Андреас обнял Малин, когда она вернулась домой.
— Ты курила, — констатировал он, озабоченно наморщив лоб.
— Адский выдался денёк, — в своё оправдание ответила Малин.
И рассказала мужу обо всех событиях минувшего дня.
Андреас изо всех сил старался окружить её заботой. Он заварил чай, и заверил Малин, что Отто сыт, и что перед сном он поменял сыну подгузник. Андреас слушал не перебивая, а когда Малин замолкала, осторожно задавал вопросы. Потом он распахнул окно, впуская в дом все ароматы тёплой летней ночи. Он даже разрешил Малин выкурить ещё сигарету, если ей захочется.
Андреас всё делал правильно, но тяжесть, сдавливавшая грудь Малин, не отпускала. Что-то зажало её, словно в тисках, не давая даже заплакать.
— Наплюй на Будил, — сказал Андреас. — Завтра она об этом и не вспомнит.
— Ты так думаешь?
Андреас промолчал. Вместо ответа он снова наморщил лоб и поглядел в открытое окно.
— Что Ханне делала в Эстертуне? — спросил он.
— Да, это вопрос на миллион. Может быть, она поехала туда по собственной инициативе. Может быть, она встретила кого-то, кто её туда привёз.
— Но кого? Кто вообще знал о том, что вчера она должна была быть в Стокгольме?
— Никто, — ответила Малин, но тут же исправилась:
— Или… Берит же знала. И, вероятно, Эрик Удин, потому что он приезжал к ней в Ормберг за день до этого.
— Вы что, не можете отследить её мобильник?
— У неё нет мобильного.
Они замолчали. Где-то в темноте послышались приближающиеся шаги, звук которых затем растворился в ночи. Издали, со стороны шоссе, доносился шум дороги, да где-то лаяла собака.
— Вы должны собрать эту мозаику, — сказал Андреас. — Возможно, вам следует обратиться в СМИ, разместить её фото. Кто-то должен был её видеть.
— Мне казалось, ты в декретном отпуске, — вздохнула Малин.
Андреас тихонько рассмеялся.
— Бывших полицейских не бывает. Пойдем, пора ложиться.
И они пошли в спальню. Малин осторожно ступала между валявшихся на полу подушек и игрушек, но всё равно случайно задела ногой пустую бутылочку, которая укатилась к самому порогу. Когда она добралась до кровати, Андреас бережно снял с неё одежду и откинул одеяло в сторону.
— Ложись, — прошептал он, и Малин не стала протестовать, а сделала, как велел муж.
48
— Ты знакома с Нахид? — спросил Манфред.
Малин покачала головой и поздоровалась с молодой стройной женщиной, которая сидела перед компьютером рядом с Манфредом.
— Нахид Свенссон, — представилась та, смахивая прочь упавшую на лицо прядь длинных чёрных волос.
— Нахид — лучший специалист по регистрам и базам данных в Управлении, — пояснил Манфред.
Нахид улыбнулась шире, чем требовалось.
— Он так шутит. Но я правда думаю, что всё это круто.
— Какая удача! — воскликнула Малин, притащила один из стульев для посетителей к столу и тоже села.
— Мы подумали, — заговорил Манфред. — Что начать стоит с выборки мужчин, которые проживали в Эстертуне в середине семидесятых и в восьмидесятых.
Малин кивнула.
— Если исходить из того, что в 1974-м ему должно было быть как минимум шестнадцать, то родился он в 1958-м или раньше.
— А если это всё-таки тот же человек, что в сороковых? — спросила Малин.
— В таком случае он тоже попадает в критерии поиска. Мы же ищем мужчин, рождённых в 1958-м и ранее, из числа проживавших в Эстертуне на момент совершения убийств в семидесятых и восьмидесятых. Но если убийца — тот, кто действовал в сороковых, велика вероятность, что он уже давно мёртв.
