Май желала Эрику всего самого лучшего — во многом он был её искуплением за жестокость по отношению к собственному сыну. За все часы, что Бьёрн просидел в шкафу, наказанный за то, что не вымыл за собой тарелку. За то, что она отправляла его в кровать без ужина в наказание за невымытые руки. Теперь она сожалела о своей жёсткости, но тогда были другие времена. Послевоенная жизнь была тяжелой, Май была одинока, а Бьёрн рос безнадёжно небрежным и неряшливым.
Тьма прорастала в душе Эрика всё глубже с каждым днем, пока, наконец, он не начал физически ощущать её, словно каменное ярмо на своих плечах. Он ненавидел своих одноклассников, свою семью и себя самого. Но больше всех он ненавидел свою мать, которая оставила его и, вероятно, улетела на остров Мадейра посреди Атлантического океана. Именно её Эрик считал тем самым ярмом.
Свою бабку он ещё мог выносить. Временами в нём даже просыпалась нежность к худой женщине, которая управлялась по дому с пылесосом и веником. Она охотнее готовила еду, чем болтала, и не требовала от него задушевных бесед. С Бьёрном Эрик виделся редко, но тот периодически заходил к Май и сыну на чашку кофе. В таких случаях он никогда не был пьян и часто помогал Май с тяжелой работой — отодвигал плиту, чтобы она могла вымыть за ней пол, или ворочал в саду валуны, потому что, несмотря на увечье, Бьёрн всё еще был силён.
С мачехой и младшей сестрой Эрик не поддерживал связь и не скучал по ним.
Когда Эрику исполнилось двадцать лет, стало ясно, что с ним, вероятно, что-то не так. Несмотря на прекрасные оценки в гимназии, он не имел никакого желания продолжать образование, а вместо учёбы устроился работать в промышленное садоводство неподалёку. Он так и не обзавёлся друзьями и всё свободное время проводил в комнате без окон, которую Май оборудовала для него в подвале. Там были холодные белые стены, а из обстановки — кровать, шкаф да CD-проигрыватель. Эрик раз за разом перечитывал историю об Элси, которую написала Бритт-Мари, — ту самую, которая осталась у него, когда Ханне с Линдой забрали остальные вещи матери. Эрик никак не мог выбросить из головы мысль о Болотном Убийце.
У него не было девушки — Эрик знал, что хорошо выглядит, и девушки сами нередко проявляли к нему интерес, вот только он не хотел иметь с женщинами ничего общего.
Только не после того, как с ним поступила мама.
В тридцать лет он так и оставался нецелованным. Что было хуже — той осенью Май диагностировали рак молочной железы, и помощь ей теперь была необходима буквально во всём. Эрик старался как мог, и благодаря его совместным с социальной службой усилиям Май смогла прожить дома дольше, чем кто-либо мог предположить. Весной её стали кормить через назальный зонд, и Май практически всё время стала проводить лёжа на диване в гостиной, положив свои худые ноги на подушку. Эрик с тех пор взял себе за правило есть, спрятавшись за кустами смородины в саду.
Это было ради Май — он не мог есть в её присутствии, зная, что сама она не в силах проглотить и кусочка.
С приходом осени она так ослабела, что уже не могла подняться с кровати без посторонней помощи. Эрик сидел у её постели, приходя вечером с работы. Он брал с собой диктофон и просил её рассказать о своей жизни, и об Элси, и о Бритт-Мари. Май считала всё это немного странным, но делала, как он просил. Несмотря ни на что, у Эрика было право знать правду.
К тому же приятнее было проводить время в обществе.
Так они сидели часами и разговаривали. Эрик принёс из подвала старый фотоальбом, и Май своими исхудавшими пальцами указывала ему на лица на выцветших фотографиях и рассказывала. Там, конечно, были и фотографии Эрика с родителями. Там были фото маленькой квартирки, в которой они жили, и детской площадки в парке Берлинпаркен, рядом со статуей кормящей матери. Деревья выглядели такими маленькими, что Бьёрн догадался — тогда они были только что высажены, а вот дома совершенно не изменились. От Элси осталась только одна фотокарточка. Это фото было сделано незнакомцем в тот летний день 1933 года, когда она сошла с корабля, который привёз её на шведскую землю.
Да, Май на самом деле старалась рассказать Эрику его историю — историю, которой его лишили. Но под конец она уже не могла даже говорить, и пару недель спустя мирно заснула дома, на своём диване.
После смерти Май дом унаследовал Эрик. Бьёрну и единокровной сестре Эрика достались сбережения Май.
Так она распорядилась.
Бьёрну хватило ровно пяти месяцев, чтобы прогулять материнские деньги: большую часть он проиграл на скачках, но значительная сумма была пропита, не вставая с чёрного кожаного дивана.
Эрик оставил в доме всё, как было при его бабке, и даже спать продолжал в маленькой подвальной комнатке. Он слушал музыку, читал книги и иногда поднимался в гостиную, чтобы посмотреть телевизор.
Однажды он зашёл в спальню Май, где на тумбочке всё ещё стоял пузырёк с таблетками морфина, и высыпал его содержимое себе на ладонь, размышляя, не проглотить ли разом все пилюли.
Потому что ради чего, собственно, было ему жить?
По утрам он пешком ходил на работу в садоводство, где таскал мешки с землей, поливал цветы, стоял на кассе и свозил мусор на компостную кучу. Зимой он продавал ели, амариллис и пуансеттию и расчищал снег на маленькой парковке, принадлежавшей садоводству, пока руки не начинали болеть от напряжения.
Жизнь продолжалась, потому что только это она и умеет.
В 2019 году со дня убийства Мерты Карлссон минуло семьдесят пять лет.
Мир оставался верен себе.
В Сирии гремела война, а в Йемене голодали дети. Президент США Дональд Трамп развязал торговую войну против Китая и вознамерился построить стену на границе с Мексикой. Никто больше не говорил об озоновых дырах, зато все — за исключением как раз Трампа — говорили теперь о климате. Движение «Metoo» распространялось по миру с быстротой молнии, и теперь многие женщины, попав в ситуацию, похожую на ту, в какой оказалась Ханне почти тридцать лет назад, имели мужество отказать, как поступила в своё время и она.
Болотный Убийца до сих пор таился в тени, а те женщины и мужчины, которые теперь на него охотились, в целом не преуспели в этом деле сильнее своих предшественников. Жертвы его пополнили сонм теней и были преданы забвению. Единственную память о них хранили родственники и друзья. Ноющая пустота постепенно заменила собой боль, с которой те через время научились жить.
Следователи, работавшие над делом, обзавелись детьми и внуками. Некоторые вышли на пенсию, а кто-то уже успел присоединиться к теням из прошлого.
В полиции задули ветра перемен: более сорока процентов абитуриентов в Высшей школе полиции теперь были женского пола, а благодаря новому методу ДНК-анализа в криминалистике произошёл революционный сдвиг.
В полицейском управлении на стокгольмском острове Кунгсхольмен большинство служащих уже и думать забыли о Болотном Убийце. Газеты давно не писали о деле, которое давным-давно «застыло, как вечная мерзлота в Сибири» — по меткому выражению одного полицейского, который как раз занимался подобными «висяками» и уж точно знал, о чём говорил. Коробки с материалами предварительного следствия собирали пыль в подземном архиве, а Роббан давно вышел на пенсию.
