Нет, новой начальнице Бьёрна точно не позавидуешь.
Открылась входная дверь, и в прихожую вошла Май, ведя за ручку Эрика.
Бритт-Мари приветственно помахала Май рукой, поспешила к ним и присела на корточки перед Эриком.
— Здравствуй, мой хороший! Поцелуешь мамочку?
Эрик потянулся вперед и запечатлел мокрый чмок прямо на её губах.
— Пойдем гуять в пайк! — проговорил он, указывая пальчиком на дверь.
— Нет, сейчас мы будем готовить ужин, — сказала Бритт-Мари, и потрепала сына по голове.
— Нееееть!
Личико Эрика сморщилось, как изюмина, и он пронзительно закричал. Май взяла его за плечи и встряхнула.
— А ну, живо снимай обувь!
На Май было плотное голубое платье-рубашка из хлопка. Короткие седые волосы уложены в идеальные завитки по моде пятидесятых, тело благоухало мылом и фиалками.
— Поцелуй мамочку ещё разок! — воскликнула Бритт-Мари, протягивая к сыну руки.
— О боже мой, — закатила глаза Май. — Ты слишком над ним кудахчешь.
— С утра у него был жар, — отозвалась Бритт-Мари, пропустив мимо ушей комментарий свекрови. — Как у вас прошёл день?
— Жар?
Май удивлённо наморщила лоб.
— Более здорового мальчика ещё нужно поискать.
Затем взгляд Май упал на Бьёрна, лежавшего на диване.
— Вставай сейчас же, лентяй, — проворчала Май. — Что за мода валяться на диване и глушить пиво в будний день?
— Да, мама, — вскакивая на ноги, согласился Бьёрн, потому что уважал свою мать. Бритт-Мари подозревала, что на самом деле Бьёрн её просто побаивался. Обычно он принимал все возможные меры, чтобы мать даже не заподозрила, что он пил пиво.
Бьёрн сноровисто сгрёб пустые банки в охапку и засунул под стол. Затем поспешил в ванную. Бритт-Мари услышала звук льющейся воды и поняла, что Бьёрн чистит зубы.
Отношения Бьёрна с Май можно было назвать сложными, это Бритт-Мари поняла достаточно скоро. И всему виной было то «ужасное лето», как называл его Бьёрн. Когда ему было пять лет, его отец заболел, и Май пришлось найти вторую работу, чтобы обеспечивать семью. На лето она отослала Бьёрна к тётушке и её мужу в Ничёпинг. Очевидно, она ничего не знала о том, что тётушка изрядно закладывала за воротник, а её муж был обыкновенным садистом, который каждый день избивал маленького Бьёрна.
В итоге, когда папа Бьёрна скончался, она забрала мальчика домой. Две недели он не мог выдавить из себя и слова, зато потом никак не мог остановиться, рассказывая матери подробности многонедельных издевательств, которые претерпел в тётушкином доме. И Май пришлось справляться с последствиями. Она оставила работу, и всё свое время посвятила Бьёрну, выживая на мизерную вдовью пенсию.
Однако вред уже был нанесен. «Ужасного лета» уже ничем было не исправить и не загладить.
Бьёрн вернулся из ванной.
— Мне нужна помощь, Бьёрн, — сказала Май. — Нужно распилить сосну, которая упала весной.
— Без проблем, — отозвался Бьёрн.
— И нарубить дров.
— Как скажешь.
Бьёрн был силён и умел делать почти всё, так что часто брал на себя тяжёлую работу в доме матери.
— И не забудь постричься, — продолжала Май. — А то ты уже выглядишь, как один из тех коммунистов, которые протестуют против Вьетнама.
— Они протестуют не против Вьетнама, мам. Они выступают против войны во Вьетнаме.
— Не придирайся к словам! — отрезала Май.
— Май, спасибо огромное за помощь, — вмешалась Бритт-Мари, которая уже поняла, какой оборот принимает беседа. — Увидимся завтра.
5
Позже, когда сумерки сменились бархатной чернотой ночи, а Эрик крепко спал, они любили друг друга. Вернее сказать, они предприняли попытку, но мысли Бьёрна были где-то далеко. Отстранившись от неё и перевернувшись на спину, он издал тяжкий вздох.
— Прости, — шепнул Бьёрн. — Прости меня.
— Ничего, — заверила его Бритт-Мари, и погладила по щеке.
— Это всё… Работа, понимаешь. Она заставляет меня нервничать. Она заставляет.
— Кто? — шёпотом спросила Бритт-Мари, глядя как Бьёрн прикуривает сигарету.
Бьёрн глубоко затянулся, и темноту озарил оранжевый огонек. Сигарета еле слышно шипела, когда огонь пожирал её табачное нутро. Эрик, спавший в своей кроватке у двери, захныкал во сне.
— Биргитта. Та тёлка. Она решила, что ей там всё теперь принадлежит.
Бритт-Мари вместо ответа чмокнула его в щеку и тоже разок затянулась.
Когда сигарета погасла, они уже лежали молча. Через какое-то время дыхание Бьёрна стало ровнее. Бритт-Мари прикрыла глаза, прислушиваясь к звукам, которые издавала её маленькая семья: тоненькому сопению Эрика и тяжким, нерегулярным вздохам Бьёрна.
Всё, чего она когда-либо желала, было здесь, в темноте. Всё, что нужно было Бритт-Мари на этом свете.
Она снова подумала о родителях.
Они тоже когда-то были её семьёй, да и сейчас были ею — она и мама. Несмотря на то, что всё было построено на лжи. Бритт-Мари не стала их меньше любить, только вот все её воспоминания обесценились. Это словно подняться ввысь над дивным садом и увидеть, что он разбит посреди помойки.
Бритт-Мари вспомнился выпускной — в тот день директор вручал ей диплом за победу в школьных соревнованиях по лёгкой атлетике. Неужели это было весной 1955 года? Мамины заплаканные глаза на счастливом лице, папина сухая рука, неловко гладившая Бритт-Мари по щеке.
— Это моя девочка! Моя!
Тётушка Агнес — мамина сестра — тоже пришла на выпускной. Она кивала и махала им руками со своего места — в актовом зале она сидела на скамье чуть поодаль.
Потом директор подошёл прямо к ним и лично поприветствовал маму с папой рукопожатием.
— Поздравляю!
Он широко улыбнулся маме, подмигнул Бритт-Мари и продолжил:
— Сегодня Бритт-Мари так похожа на свою мать!
Мама заулыбалась, папа тоже. А тётушка Агнес задумчиво кивнула.
— Конечно, — сказал папа, обнимая Бритт-Мари за плечи. — И это большая удача — было бы печально, будь она похожа на меня.
Так очевидно.
Они все знали. Ну, кроме директора, разумеется. Но вот мама, папа и тетя Агнес…
И всё равно притворялись, что в жилах Бритт-Мари на самом деле течёт их кровь.
Прошёл час, а Бритт-Мари всё еще не могла уснуть. Тогда она тихонько встала и на цыпочках вышла из спальни. Она устроилась в кухне, и достала блокнот из тайника, которым служила жестяная банка из-под печенья. Бритт-Мари открыла первую страницу и прочла заглавие, которое позавчера сама же записала.
