Выглядел принцепс импозантно. высокий, широкоплечий, с благородной сединой. И голос под стать, глубокий, искренний, в нужных местах рокочущий, словно прибойная волна. Вот только не верила она говорливому. А если бы «Фокус» имел защиту похуже, ее можно на дыбу подвешивать?
— Поэтому позволю считать инцидент исчерпанным, демуазель де Керси. Медицинская и вся прочая помощь вам будет оказана, ваши права надежно и всесторонне защищены.
Тем не менее, слушала. Куда деваться, именно ради нее высокое начальство прибыть изволило. И не ответишь даже, потому что этим утром два бывших зуба у нее удалили. Как и обещали без боли, только во рту что-то страшно трещало. Зато потом пришлось лежать пластом больше двух часов, пока наркоз не вышел.
— Итак, если у вас нет вопросов, демуазель де Керси…
Таковых явно не ожидалось, но она все-таки решилась открыть рот. Больно!
— Мессир! Этот… Этот больной ударил меня не просто так. Она знал, что я нечистая.
Каждое слово — острым камнем по разрезанной десне. Тем не менее, молчать нельзя.
— За что? Я соблюдала все обряды, надо мной совершен consolamentum, я рыцарственная дама…
— Уже нет, — лицо принцепса словно оделось камнем. — Орден Возвращения официально ликвидирован, таково решение всех приоратов Клеменции. Не хотелось говорить об этом, демуазель, но вы сами выбрали тему. Гибель первой миссии вызвала страшный шок, сразу пошли разговоры об измене. Кто первый под подозрением? Естественно, тот, кто руководит. Следствие только начато, но общественное мнение однозначно. Все, кто выжил, пойдут под суд, ваш отец, бывший приор Жеан де Керси одна из ключевых фигур будущего процесса. Вы, его родственница, поражены в правах согласно давнему обычаю. Печально, но глас народа — глас Божий.
Соль поняла: говорить больше не о чем. Еретиков сжигать — тоже по обычаю. А бывших рыцарей и негодных сквайров положено обливать водой и сажать верхом на забор. Значит, слева сидеть Понсу, справа ей самой.
* * *
Раньше косились, не замечали, теперь же откровенно шарахались. Вошла в лифт и сразу же осталась в нем одна, выскочили, даже не оглянувшись. Те, что решались взглянуть, смотрели с опаской, а то и с ненавистью.
Камея занята своими ликторскими делами, Дуодецим на работе, гайки крутит и провода паяет. Дед… Хоть бы письмецо написал или позвонил. Если сильно занят, мог бы хоть привет передать!
– Anathemа est!
Оглядываться не стала. Крикнули в спину, не слишком громко, но так, чтобы услышала. Значит, сослуживцы осуждают? Соль горько усмехнулась. Они, эти сослуживцы, ее бы под потолком подвесили, как негра в Луизиане. Но — запретили, наверняка велели и пальцем не трогать. Почему? Да потому что впереди процесс, надо на кого-то свалить гибель миссии…
Возле двери каюты — большая белая черта полукругом, словно от нечисти. Соль только вздохнула. Кажется, все только начинается. Не ошиблась! Столик залит водой, в маленькой луже — сломанная пополам рыцарская шпора, очень красивая, наверняка золотая, такие она только на картинках видела.
Соль без сил опустилась на койку. Перевод не нужен — лишена чести. И ныне, и присно, и во веки веков. Интересно, на сегодня это все?
Не все! Перед глазами белым огнем вспыхнул экран телескрина. Не включала, заработал сам, появившись точно посреди каюты. Сперва шум и белые полосы, затем…
— …Нет, не верим! Не верим! Лжешь!..
Вначале ничего не поняла. Скамья, на ней с десяток не пойми кого, лица опущены, на головах шутовские белые колпаки. Один, тот, что в центре, стоит, лицо знакомое, только прежде на нем не было синяков.
— Позвольте… Позвольте раскаяться, разоружиться перед вами. Я виновен, страшно виновен!..
— Лжешь, лжешь! Нечистый!..
Соль ахнула. «Рад вас видеть, товарищ Керси. Не обращайте внимания на здешних мракобесов, у вас есть друзья». Оливье Пуату! А рядом Фуа, Арман и Люсия, с ними она знакомилась совсем недавно. «Равенство и братство»!
— Мы презрели обычаи предков, оскорбили память о них…
— Нечистый! Нечистый!..
Скомканный лист бумаги ударил товарища Пуату в щеку. Он отшатнулся.
— Мы… Мы искренне раскаиваемся! Обещаем проехать по всем городам Клеменции и в каждом провести обряд покаяния…
— Лжешь! Шпион! Предатель!..
Какая-то женщина, подскочив, плеснула из стакана что-то темное. По рубашке парня начало расползаться бесформенное пятно.
— Нечистых изгнать! — скандировал хор. — Из-гнать! Из-гнать! Не допускать к исповеди! Анафема, анафема!..
Экран погас. Дышать было трудно, и она с трудом сумела ухватить клочок воздуха.
Anathemа est!
* * *
О том, что люди могут жить неправильно, Соль задумалась не сразу. В детстве ей все нравилось. В Германии правила бал Великая депрессия, но семья не бедствовала, и школа, куда она пошла учиться, была не простой. Все изменил 1933-й. Исчезли многие из отцовских друзей, в дом почти никого не приглашали, даже в кино стали ходить реже. Нюрнбергские законы она уже прочла сама, открыв свежую газету. Ужаснулась, и было с чего. Совсем недавно отец рассказывал, как травили и убивали их единоверцев-катаров. Но Монсегюр пал много веков назад!
Шли годы, и Соль все больше запутывалась. В Северо-Американских Штатах злодействовал страшный Ку-клус-клан, в Советском Союзе вообще царила черная ночь. Демократическая Франция если и была свободнее, то ненамного. Французские спортсмены поднимали руки в нацистском приветствии, маршируя перед Гитлером, правительство Народного фронта отдало на расправу чехов, а затем вместе с немцами оккупировало Швейцарию. Народный фронт! Ну и народ во Франции!
Японцы десятками тысяч убивали безоружных китайцев, в Индии, где правили цивилизованные англичане, люди мерли от голода, в Латинской Америке власть то и дело захватывали какие-то усатые разбойники. Все, буквально все на Земле шло не так. Но Соль не отчаивалась. Клеменция, ее планета, земля обетованная, обретенный Рай. Когда-то там спаслись ее далекие предки, теперь их потомки помогут братьям-землянам. Если не они, то кто? Фиолетовая планета Аргентина с обложек фантастических книжек казалась звездой надежды. Потому и нравилось подзабытое уже танго.
А любовь
мелькает в небе,
Волну венчает
белым гребнем,
Летает и смеется,
и в руки не дается,
Не взять ее никак!
Теперь надеяться не на что. «Пляшут тени, безмолвен танец, нас не слышат, пойдем, любимый, в лунном свете, как в пляске Смерти…»
* * *
— Ты все равно сильнее их, девочка, — негромко проговорила Камея, гладя ее по руке. — Глина рассыплется, сталь будет только прочнее.
