— А много во Франции тех, кто верит?
— В пришельцев? — улыбнулся профессор. — Полно. Вот, скажем, байки о людях в черном. Чаще их связывают со спецслужбами, но иногда думают, что они прибыли прямиком с Марса. Зачем далеко ходить? Кое-кто уверен, что секретная военная база, где недавно был взрыв, принадлежит пришельцам с фиолетовой планеты Аргентина…
* * *
Грузовики прибыли в замок еще утром — два крытых, под охраной, третий же волок за собой прицеп, на котором возлежало нечто решетчатое, издали похожее на секцию от Эйфелевой башни. Солдат капитана Гарнье к разгрузке не подпустили, машинами занялись легионеры. К ним в помощь прибыл десяток рабочих в одинаковых серых спецовках. Решетчатые фермы сгрузили и принялись заносить внутрь Речной Анны.
Анри Леконт решил не вмешиваться, тем более иных забот хватало. Ночную стрельбу слыхали все, а вот то, что случилось накануне вечером, довелось узнать только сейчас. И не узнал, если бы в замок не пожаловала местная полиция.
— А что мне делать, шеф? — оправдывался комендант Гарнье. — Гарнизону поставлена единственная задача — нести караульную службу. Парни сходят с ума от скуки. Добро бы еще в Африке служили, а тут город рядом, пусть это и Клошмерль. В увольнение отпускаю по двое, по трое, только тех, у кого нет замечаний по службе…
Драки в Клошмерле случались каждый вечер, и солдаты, конечно же, не оставались в стороне. К этому уже начинали привыкать, но вчера служивые особо отличились. В драке пострадал сын мэра, самого же представителя местной власти публично обложили по полному списку.
Полицейские глядели мрачно и ни на какие компромиссы не соглашались.
— Все увольнения отменить, — решил Анри Леконт, когда стражи порядка, наконец, отбыли. — Из замка никого не выпускать без моего разрешения.
Капитан вздохнул.
— Приказ-то я отдам, так ведь сбегут, шеф! Стены тут такие, что без всякой «кошки» перелезешь. Могу караульного поставить возле жилых помещений, но его-то кто устережет?
Бывший учитель вспомнил о легионерах, но предпочел промолчать. Одни солдаты стерегут других? Это уже перебор.
— Возьмите у всех подписку, господин капитан, если что, не дай Господь, случится, лишним не будет.
А что еще придумать?
Не порадовали и ремонтники, никак не успевавшие в срок. Потом пришлось успокаивать мадам Делис, рвавшуюся через легионерский кордон лично осмотреть оккупированную башню. За делами Леконт и не заметил, как серый день скатился в такие же серые сумерки. Бутылка красного, присланного из все того же Клошмерля лавочником, снабжавшим гарнизон, ждала в комнате, но бывший учитель не спешил — стоял, подняв воротник пальто и сдвинув шляпу на нос, и смотрел на неровную линию замковых стен. День ушел, такой же бессмысленный, как и уже прожитые. Ничего не изменить, не повернуть назад.
Накрыло…
Три года назад, после того, как он решил жить дальше, Леконт дал себе зарок — вспоминать как можно меньше, а лучше не вспоминать вообще. Была чья-то жизнь, чужая, не слишком интересная. Незачем ее ворошить! Главное же, не будить призрак. Золотые волосы, белая кожа, длинные артистические пальцы, голос, от которого замирает сердце…
— Анри, я так не могу! Шторы, закрой шторы!..
Она все время смущалась, тушила свет, но спальня выходила окнами на шумную улицу, напротив — универсальный магазин. Мерцающий неон заливал комнату. Инесса завела плотные шторы, но иногда о них забывала, и такие ночи становились бесконечными. На следующий день Инесса жаловалась, просила быть сдержаннее, но он видел ее глаза.
Белый неоновый огонь, влажная от их пота простыня, ее волосы на подушке… Нет, не вспоминать, не вспоминать…
— Шеф? Что случилось? Кого-то ждете?
Веки налились свинцом, но глаза он все-таки открыл. Почти темно, как говорят англичане, «near dark». Гаснущее небо, черный контур стен, одинокая птица кружит над башней. Вокруг же никого, кроме, конечно, Жаклин.
— Извините, что помешала, но сейчас начнется дождь…
Анри Леконт покосился на бывшую ученицу. Никакая, серый воробушек в дорогом пальто. Нет, даже не воробушек! В «Филологическом вестнике» была статья о народных песнях времен русской революции. Одна из них о цыпленке, жареном и вареном, которому, тем не менее, очень хотелось жить.
У этого цыпленочка претензий заметно больше. И ведь не отстанет! О погоде что ли поговорить?
— Вечер словно из Бодлера. Помните, Жаклин?
Весны, осени, зимы, и грязь, и хандра,
Усыпительно скучные дни, вечера…
Та кивнула.
— Конечно! Мадам Жубер, если я не ошибаюсь, хотела его выбросить из программы.
Бывший учитель хотел улыбнуться, но губы не слушались.
Что для сердца, подобного гробу, милей,
Чем, проснувшись под инеем, видеть всё ту же
Наших стран королеву, предвестницу стужи, —
Жаклин подалась вперед, подхватила:
Эту бледную мглу над безлюдьем полей.
Разве только вдвоём, под рыданья метели,
Усыпить свою боль на случайной постели.
Анри Леконт отвернулся, взглянул в подступающую тьму. Что бывает после непрошенных воспоминаний, он представлял очень хорошо. Может на этот раз обойдется? Едва ли! Ладно, если не можешь, вынырнуть — плыви.
— Часа через два я постучусь к вам в комнату.
И шагнул вперед, не ожидая ответа.
* * *
Семейные альбомы он оставил в их квартире. но фотографий Инессы оказалось очень много, Анри Леконт находил их повсюду, даже в учебниках. И все-таки собрал, сложил в большую жестяную коробку из-под печенья и вышел во двор. Землю устилали желтые листья, кое-где их уже успели сгрести в кучи. Одна из них горела, он подошел ближе, представив, как один за другим сгорают ее фотографии, превращаясь в пепел. Исчезают, исчезают…
Понял — не сможет. Взял такси, велев ехать в Булонский лес. Ямку в земле вырыл перочинным ножом, благо никто не торопил. Набросал каблуком землю, сверху засыпал палой листвой.
Requiescat in pace!
[37]
* * *
Когда небо за стеклом стало серым, Мари-Жаклин, устало откинувшись на подушку, вытерла пот со лба.
— С вашей стороны это было чистое варварство, учитель. Но еще немного, и я, пожалуй, привыкну.
Вздохнув, облизала слегка распухшие губы.
— А еще по вашей милости я буду напоминать циркуль, однако если вы уйдете не сейчас, а через полчаса, ваша бывшая ученица будет очень и очень признательна.
