Гиммлер, все это время молча наблюдавший, махнул рукой.
— Продолжаем движение! Вперед, вперед! — прохрипел Отто Олендорф. Бывший унтер-офицер уже собрался сделать первый шаг, когда внезапно почувствовал, как его придержали за локоть.
Обернулся.
Молодой человек в модном черном пальто и такой же шляпе улыбнулся, приложил палец к губам. Белая рубашка, яркий галстук с золотой заколкой, тяжелый перстень на руке.
Строй уходил, исчезая за поворотом. Никто не заметил, никто не окликнул. Молодой человек, взглянув на трупы, молча покачал головой и кивнул направо. Когда перешли просеку, и первые деревья остались за спиной, неизвестный вежливо приподнял шляпу.
— Можете называть меня Вагнером, доктор Фест!
И в тот же миг за деревьями, где была просека, ударили выстрелы, дружно, единым залпом, потом еще, еще, еще.
— Как видите, успел вовремя, — улыбнулся тот, кто назвался Вагнером. — Хороший специалист никуда не спешит, но никогда не опаздывает.
Доктор Фест между тем отметил некую странность. Если одежду нового знакомого он мог разглядеть во всех подробностях, то его лицо словно скрывалось за неуловимой дымкой. Если же присмотреться, не увидишь вообще ничего. Пусто!
— Вагнер? В честь композитора или гауляйтера Баварии?
Молодой человек негромко рассмеялся.
— Ну-у, доктор Фауст… Простите, оговорился, бывает. Доктор Фест, с вашим-то образованием!
Намек ясен. Студент Вагнер, ученик Фауста, авантюрист и путешественник.
…Еще выстрел, еще. Наконец, все стихло. Вагнер удовлетворенно кивнул.
— Вроде бы разобрались. Как там у вашего любимого Брехта? «Тут громадный красный медведь притопал сюда. Как медведь, он о правилах здешних не слыхивал никогда…» Медведь, правда, не красный, но все остальное верно, пичужек в лесу съели. Бедный Гёте, знал бы, во что превратят его шедевр! Пойдемте, совсем рядом дорога, там мое авто.
Доктор Иоганн Фест поправил воротник, вздохнул поглубже. Пичужек съели, ему, кажется, повезло.
И тут проснулся ветер. Загудел, ударил в спину, обдал ледяным холодом…
* * *
Автомобиль удивил, новенький и элегантный, словно только что с завода. Wanderer W40, слишком чистый, слишком ухоженный, чтобы стоять на грязном проселке посреди леса. Доктор Фест всмотрелся и невольно покачал головой. Машина внезапно показалась плоской, словно вырезанный из фанеры и наскоро раскрашенный силуэт. Он постарался незаметно ущипнуть себя за ладонь. Помогло, автомобиль вновь стал настоящим.
— Садитесь, доктор, — Вагнер открыл переднюю дверцу. — Рядом будет веселее.
Мотор работал, и бывший унтер-офицер на миг закрыл глаза. Тепло, уютно, ни Брандта, ни Олендорфа, ни Гиммлера…
— На заднем сидении. Это для вас.
Возвращаться в привычный мир не хотелось, но он все-таки превозмог себя, открыл глаза, оглянулся. Портфель?
— Открывайте, открывайте! — подбодрил однофамилец ученика Фауста. — У нас все честно.
Две папки и книги, тоже две… Доктор Фест не поверил своим глазам. Конспект тетради профессора Фридриха Рауха, «Молот ведьм», «Компендиум магического искусства».
— В целости и сохранности. Ну, пора! Предупреждаю, быстро ехать не получится, дороги скверные…
Улыбнулся, затем подмигнул.
— Поэтому поедем очень быстро. Держитесь!..
Авто вздрогнуло и без всякого разбега рвануло вперед. Бывший унтер-офицер невольно схватился за кресло. Лес за окнами исчез, превратившись в серую мерцающую пелену, небо, напротив, стало как будто ближе. Тучи плыли прямо над кабиной, в стекла били тяжелые капли, тут же ставшие целыми ручьями…
— Творить крест не стоит, — небрежно бросил тот, кто сидел за рулем. — Я не исчезну, но управление может нарушиться. Были, знаете, прецеденты.
Доктор Фест представил, что он просто спит. На железной койке в глубинах шахты Зильберферай, на скамейке грузовика, а еще лучше у себя дома в Альт-Хоэншёнхаузен, в спичечном доме-коробке в цвет желтка. Снится, ему просто снится!
— Действительно, — негромко проговорил чей-то незнакомый голос, — К чему искушаться? Спите, доктор Фест, спите!
Он хотел возразить, но внезапно почувствовал, как проваливается в серый вязкий туман.
* * *
Голоса… Сначала еле различимые, на грани слышимости, затем все более ясные и четкие. И тени, почти не различимые сквозь серую мглу. Одна вторая, третья…
— …Иоганн Фест, немец, образование высшее, не судим, не привлекался… Какая скука, коллеги! Что-о? Они там не ошиблись? Какой сейчас век? Заключение договора с… Да-да, по полной форме, до этого же вызов помянутого, причем по полному обряду, последний раз зафиксированному в 1813 году…
— Никакой ошибки, коллега, напротив, кристально ясный случай. Сам вызвал, сам расписался. И обсуждать нечего.
— Нет, коллеги, протестую. Ничего кристального и ясного тут нет, следует различать искушенного и, так сказать, искусителя. К тому же доктору Иоганну Фесту скоро предстоит куда более страшное искушение, чем этот антикварный обряд…
Голоса стали тише, тени отступили в самую глубину серого тумана. Но вот послышался плеск волн, закричали чайки, резко запахло водорослями. Он подумал о Норвегии, о маленьком городке, где они встречались с Мельником. Тогда на прощание подпольщик ему сказал… Что именно?
«Если удастся, то это будет самой удачной моей операцией!»
Мальчик Нильс исправно пересылал донесения, полученные от трудолюбивых гусей, репортажи доктора Левеншельда регулярно передавала «Свободная Германия». Операция и в самом деле проходит удачно. Но почему именно это и пугает?
«…Именно на нас, правых и неправых, свалят все преступления и грехи. А оправдываться, скорее всего, будет уже некому».
На миг стало страшно, но порыв соленого ветра, ударившего в лицо, заставил все забыть. Солнце в глаза! Он барахтается в воде, придерживая рукой бесполезные лыжи, рядом гремит мотор катера, а на душе почему-то весело. Ну, свалился, ну, бывает, зато простоял на лыжах чуть ли не вдвое дольше, чем вчера
Катер уже рядом, Габи протягивает руку, резким рывком тянет его наверх. Смеется, хлопает по плечу.
— Ничего, ничего, Иоганн! Не ушибся?
У нее соленые губы. Тем далеким летом они ни разу не поцеловались. Но можно поцеловаться сейчас.
* * *
— Уже скоро!
Голос Вагнера заставил вздрогнуть. Доктор Фест с силой провел ладонью по лицу, прогоняя оторопь. Все-таки задремал! Сколько времени прошло? До Берлина путь неблизкий.
За окнами густая тьма. Даже ночью такой не бывает, разве что в шахте, когда погаснут лампы. Безумцы наверняка еще там, в подземелье, бродят по коридорам без смысла и цели. Рано или поздно, свет исчезнет, и черный саван укроет всех, и живых, и мертвых.
