Легион Свободы получил боевое крещение уже в конце марта.
В газетах хватало фотографий, регулярно печатались репортажи, но меня не оставляла мысль, что все это — большая, хорошо продуманная мистификация. Добровольцев даже к концу марта съехалось не так и много, однако Легион не только проводил парады и устроил марш по варшавским улицам, но и сражался. Откуда-то появилась авиация, причем машины были получше, чем в польских ВВС. А еще — противотанковая артиллерия, причем не батарея или дивизион, а куда больше. Воевали же легионеры, если журналистам верить, не где-то конкретно, а вдоль всей линии фронта, но прежде всего там, где русские пытались прорваться.
Знак Легиона — голова зубра на бело-красном фоне — не сходил с газетных и журнальных страниц. Советская пресса молчала, лишь однажды разразившись статьей о «троцкистско-фашистском интернационале», цели которого омерзительны, а методы — преступны. Легион Свободы был поименован «пресловутым» и «так называемым».
Все это можно понимать, как угодно, но факт есть факт — русские не только не взяли Варшаву, но и не вышли на дальние подступы. Кажется, за зеленым карточным столом старушки-Европы обозначился новый игрок.
* * *
Я махнул на прощание бородатому субъекту в простыне, поправил берет и повел плечами, проверяя, как сидит кобура. Под пальто пистолет, как и обещал Консул, заметить мог только очень опытный глаз.
Дома я бы ни за что не выбрал «Руби». Под испанским именем прячется старый знакомый — Browning M1906 со всеми его недостатками. Убойное действие слабовато, а предохранитель норовит сойти с места от любого толчка. Но для провинции — вполне.
Пистолет стал одной из причин того, что я так и не зашел в деканат — там наверняка пришлось бы снимать пальто. Однако имелось и нечто посерьезнее. Сгинувший неведомо куда профессор Бенар оказался иностранцем, хотя и с французским (вроде бы) паспортом. Но — акцент, причем непонятно какой, непривычные научные термины, которые приходилось то и дело переводить. А еще после лекции его часто ожидали некие дамы, в летах и обязательно под вуалью, причем почти все время — разные. Геронтолог! В общем, очень и очень странный профессор. Появился из ниоткуда, исчез в никуда.
Один говорливый студент поведал о том, что Бенар не разделял столь ныне популярные идеи Дарвина. На лекциях отмалчивался, но в частных беседах высказывался очень резко.
И это было всё.
Портье мирно дремал, и мне пришлось тряхнуть его за плечо. На этом я счел дневную программу исчерпанной, однако ошибся. Номер обыскали. Очень аккуратно, бережно, но со всем тщанием.
Вечер обещал быть томным.
3
Новый посох он нашел прямо на просеке, приметив срубленное не так давно дерево. Ствол распилили и увезли, остальное же бросили. Старый бук был уже наполовину мертв, сухая ветка нашлась быстро. Не слишком ровная, но — сойдет.
Боль отступила, почти не напоминая о себе. Вокруг шумел майский лес, дышать было легко, и доброволец Земоловский быстро поймал нужный ритм. Вспомнилась даже песня, под которую легче шагать. Только мелодия, но хватило и ее. Можно не считать шаги, не прислушиваться к себе, просто идти вперед.
О задании он особо не думал. Мелькнула и сгинула мысль, что конный разъезд справился бы куда быстрее, но мало ли какие соображения у начальства? Вдруг русские и вправду уже здесь, смотрят на него сквозь молодую листву? Пару раз он даже останавливался, пытаясь что-то заметить и услышать, но тщетно. Шумел ветер в кронах, пели птицы, и никому до него не было дела.
Перед разведкой его переодели, выдав пиджак и брюки не по росту. Пришлось закатывать рукава и подтягивать ремень. Пан подпоручник посоветовал, если спросят, валить все на неведомого крестьянина, что на телеге. У него, мол, и купил на последние деньги. Главное же, держаться твердо, не сбиваться и повторять одно и то же, даже если станут спрашивать десять раз подряд.
Неведомая песня не отпускала, и бывший гимназист даже ускорил шаг, пытаясь поймать забытые слова. Песню он вспомнил не зря, под нее маршировали. Кто? Когда? Кажется, он тоже шагал в строю.
Дождей давно не было, земля высохла, но бывший гимназист все же заметил следы копыт. Русские? Или бравые уланы уже здесь проезжали? Заметили опасность, повернули назад. Ничего, скоро узнает!
До лесничества, если пану подпоручнику верить, чуть больше километра. Сначала должен быть перекресток — еще одна просека, причем пошире этой. Там свернуть налево.
Пан подпоручник не верит добровольцу Земоловскому. Шпион, да еще русский! А зачем засылать в полк шпиона? Нет, не в полк — в партизанский отряд? Связи нет и не будет, значит, все шпионство коту под хвост. Или.
Бывший гимназист невольно усмехнулся. Смысл все-таки есть! Русские отряд потеряли, а он сейчас убежит — и точное место укажет. Время до заката еще есть, русские успеют отрезать все пути.
И все-таки в разведку послали именно его!
Доброволец Земоловский махнул рукой. Командованию виднее! Пан майор знает, лично в разведку проводил. Правда, не сказал ни слова, только поглядел как-то странно.
Перекресток!
* * *
Ворота были закрыты, зато калитка — настежь. Возле ворот — следы копыт, причем явно свежие. Кажется, он здесь не первый. Бывший гимназист заглянул в калитку.
— Эй, хозяева! Эй!
Дом угрюмо молчал. В конце дорожки он заметил собачью будку и лежащую на земле цепь. Слева от дома — сарай, ворота открыты.
— Хозяева!
Не дождавшись ответа, вошел во двор и чуть не наступил на пустую бутыль сизого стекла. Поднял, принюхался, бросил. Сивуха!
Крыльцо — и приоткрытая дверь. На всякий случай он постучал, уже зная, что не ответят. Разве что затаились, держа дверь под прицелом, но тогда почему бутыль уронили?
Вошел.
В сенях прямо на полу лежал тулуп, примятый чьим-то сапогом. Наверняка сняли с крючка на стене. Всю одежду забрали, тулупом же отчего-то побрезговали. То ли хозяева в спешке бежали, то ли незваные гости распорядились.
Тулуп он перешагнул, дошел до двери в комнату, приоткрыл. Хотел вновь позвать, но заглянул — и передумал. Хозяев нет. Нет и незваных гостей, хоть были они совсем недавно. Всюду беспорядок, большой сундук в углу открыт, вещи лежат на полу. Возле стола два табурета, один на четырех ногах, второй лежит. На столе.
Он подошел ближе и поморщился. И тут сивуха! Не бимбер, не ксенжицувка
[12], а именно она, такую можно пить, только нос зажимая. Но пили, причем втроем. Кружка, два стакана, нарезанный прямо на столешнице лук и… газета «Красная звезда»! В масляных пятнах, с кусочком присохшего сала.
