– Не собирались нас далеко отвозить. Сразу за аэропортом положили бы рядком. Чистая провокация! В «Колумбии» бунт, часть охрана на месте пристрелила, а тех, что в бега ударились, «эсэсы» перехватили. Узнать бы, что в городе творится! Уверен, никакого восстания нет, наши ничего такого не планировали, точно знаю. Германское Сопротивление? От них дождешься! Кроме как про накопление сил, ни о чем не говорят.
– А вояки? – осторожно поинтересовался Критцлер. – Вермахт в смысле? Генералы Гитлера не любят, он за последние месяцы чуть ли не полсотни поувольнял без выходного пособия.
Штимме затушил окурок.
– Если бы генералы, то никакой стрельбы на улицах. Танки вывели – и сразу в дамки. Не-ет, это снова как 1933-м, когда Рейхстаг подпалили. Но почему сейчас?
– Потому что СССР начал войну с Польшей, – вступил в разговор Белов, сам о том думавший. – Гитлер к чему-то готовится, поэтому решил провести чистку, чтобы за тылы не опасаться. Самых опасных постреляют, остальных припугнут.
Камрады переглянулись.
– Соображаешь, – одобрил портовый рабочий. – Ты еще добавь про СС. Вот увидишь, Гиммлер все заслуги себе припишет, как после Ночи длинных ножей… Но это теория, а сейчас будет практика. Кто из вас машину водить умеет?
* * *
В соседнем переулке ничего подходящего не нашлось, только хлебовозка возле железных ворот пекарни. Критцлер предложил ее и взять, но Штимме не одобрил, приметная больно. Прошлись по пустому тротуару, никого не встретив, хотели уже свернуть на улицу, но тут внезапно послышалось знакомое:
Та-тах! Т-тах! Т-тах!..
– Donnerwetter! – выдохнул гамбургский рабочий и указал на дверь ближайшего подъезда. – Туда!
Навстречу им шагнул сонный и перепуганный консьерж. Штимме грозно рыкнул:
– Назад!
И мрачно пояснил:
– Война, дед! Сиди тихо!..
– Mein Gott! Снова, как в девятнадцатом! – ахнул тот и поспешил спрятаться за стойкой. Критцлер, проверив, нет ли телефона, конфисковал кружку с еще горячим чаем.
Та-тах! Т-тах!..
Выпили по глотку, прислушиваясь к тому, что происходит за дверью…
Та-тах! Т-тах! Т-тах!..
– Ужас наводят, – рассудил Штимме. – Есть такая тактика. Рассылают стрелков по городу и стреляют по всем подряд. Так в Вене было, когда восстание давили. Потом трупы на коммунистов спишут.
Та-тах! Т-тах!..
Наконец все стихло. Камрад Критцлер приоткрыл дверь подъезда, прислушался.
– Рискнем?
Недопитую кружку вернули консьержу, не забыв поблагодарить. Тот моргнул и молча закивал в ответ.
В переулке – ни души, если кто и был, то попрятался. Заглянули за угол…
– Да-а-а, – только и вздохнул Штимме. – Намолотили… Но машины есть, целых две.
…Три недвижных тела, два на тротуаре, одно на асфальте, совсем рядом. И два легковых автомобиля. У того, что побольше, дымит радиатор, мертвый водитель выпал из открытой дверцы. Второй, маленький «опель-олимпия», чуть дальше. Шофер уткнулся лицом в рулевое колесо.
Гамбургский рабочий отдал карабин Критцлеру:
– Страхуешь! Увидишь кого в форме – лупи!
Подбежал к дымящемуся автомобилю, взглянул, головой покачал.
– Белов! Проверь второй!..
Александр кивнул и поспешил к «опель-олимпии». С водителем все ясно, наповал, но мотор, кажется, цел, только лобовое стекло вдребезги. Он уже хотел подозвать камрадов, когда услышал негромкий стон. На заднем сиденье кто-то был.
Живой…
Замполитрука открыл дверцу и увидел серое пальто и берет, тоже серый. Девушка… Он попытался взять ее за плечи. Голова откинулась, медленно открылись глаза.
Руки дрогнули, но Александр все-таки справился. Вытащил безвольное тело, попытался усадить. Краем глаза заметил расплывающееся по ткани темное пятно.
В грудь…
Бледные губы внезапно дрогнули:
– Więc spotkaliśmy się, Mackie Nóż!
[67]
Подпоручник Агнешка Волосевич попыталась улыбнуться.
– Не разговаривайте! – Александр, все-таки сумев ее усадить, схватил лежащую возле заднего окна аптечку…
– Что тут, Белов?
Камрады уже успели подбежать, Штимме наклонился, взглянул…
– Эх!..
Агнешка оторвала руку от сиденья, пошевелила пальцами.
– Nie mogę!..
[68]
Блеснула глазами, попыталась выпрямиться.
– Добей меня, шваб. Раз в жизни будь человеком! Видишь, даже застрелиться не могу…
Сзади послышался резкий гудок. Александр оглянулся и облегченно вздохнул. Красный крест на белом. Скорая помощь!
– Сюда! Сюда! Здесь раненая!..
– Уходим! – тревожно прогудел камрад Критцлер. – Шуцманы, много!
Уже на бегу Александр оглянулся. Двое в белых халатах суетились возле «опель-олимпии». А к ним спешили полицейские, сразу трое.
– Р-рдах! Р-рдах!..
Пули из карабина врезались в асфальт. Преследователи, не сговариваясь, упали.
– Всем лежать и бояться! – страшным голосом гаркнул Штимме и спокойно закинул оружие за спину.
– Пошли! Этим хватит.
…Машину, новенький «опель-кадет», угнали из соседнего переулка.
* * *
Крик не слышен, плач излишен,
Пуля в спину – будь здоров.
Фирма «Мэкхит» марку держит.
Больше дела, меньше слов.
Белов не пел, просто чуть шевелил губами, привычно сжимая руками рулевое колесо. Перед глазами стояло лицо пани подпоручника, белое, с закушенными губами. Считай, поквитался с поляками, пусть не сам, но все-таки поучаствовал. Почему она сказал «шваб»? Обратилась к Штимме? Или… Или не хотела его выдавать?
Порадоваться бы – одним лютым врагом советской власти меньше. К тому же шпионом да еще и диверсантом. Самолеты в Логойске…
Рвутся люди выйти в люди,
Кто сорвется, тех не жаль.
Вот правдивое преданье —
Трехгрошовая мораль.
Ночные улицы похожи словно близнецы, только дома-ущелья то отдаляются, то подступают ближе. И еще многоглазые светофоры подмигивают через залитое дождем ветровое стекло. Куда едут, он даже не представлял, дорогу подсказывал сидевший рядом Штимме. Камрад Критцлер, оделенный карабином, шумно дышал сзади.
