– Еще кофе? – спросил он, увидев, как, промокнув глаза кружевным платочком, Кейт тянется за очередной сигаретой. – Или лучше коньяк?
– А это смотря, кого ты спрашиваешь… – грустно улыбнулась Кейт, но глаза уже ожили, засветились. – Если Ольгу, то лучше чай, а если эту твою Кисси, то заказывай коньяк, не ошибешься.
– Значит, коньяк, – и властным движением кисти Олег подозвал кельнера. – Повторить!
– Сей минут!
– А ты, Кейт, запомни, – сказал он тихо, когда кельнер оставил их наедине. – Никаких Ольг, Тань и прочих Маргарит больше нет.
– Да знаю, я! – отмахнулась Кайзерина Кински. – Ты лучше скажи, милый кузен… у вас с Жаннет?..
– А у нас в квартире газ! – Ну и что он должен был ей сказать? – У нас… Мы этот вопрос пока не выясняли.
– Понятно, – казалось, его ответ ее ничуть не удивил. – А что это был за концерт на публике?
– Слышала? – удивился Олег.
– Нет, к сожалению, – она благосклонно приняла предложенный огонь и прикурила. – Только видела. Но впечатление, – она коротко затянулась и снова выпустила дым через нос. – Впечатление вы там произвели. Знать бы зачем!
– А низачем! – усмехнулся Олег. – Зачем люди целуются?
– Ты не знаешь?! – фыркнула раздосадованная ответом Кисси.
– Вот и мы пели, – улыбнулся ей Ицкович. – И с той же целью. Считай, что застукала нас на балконе целующимися.
Сформулировалось на редкость удачно, потому что, как бы ни сложились их с Таней отношения, заводить роман с неизвестной ему Ольгой и вполне понятной Кисси Олег не собирался. А раз так, то лучше было сразу же расставить все точки над «i» и к вопросу этому более не возвращаться.
– Значит, поцелуй… – затяжка, намек на улыбку, выдох с прищуром…
«Стерва!»
– Намек поняла… – оценивающий взгляд красивых глаз, сияющих то ли от непролитых слез, то ли от играющих в крови гормонов. – Ладно, кузен, насиловать я тебя не стану… – циничная улыбочка. – И соблазнять тоже.
– А чем же ты сейчас занимаешься? – Олег кивнул кельнеру, поблагодарив за оперативность, и поднял рюмку.
– Я тренируюсь… – она тоже взяла рюмку. – А знаешь, я тебя вспомнила!
– Которого из двух?
– Кузена Баста, разумеется!
– Ну и что! – пожал плечами Олег. – Я тебя тоже помню. Мы с тобой, Кейт, встречались в 1920 году, в Брунентале в замке у фон Виттенов.
– Нет, – покачала головой Кайзерина, загадочно сверкнув своими наглыми зелеными глазами. – Я тебя, кузен, видела в 1929-м на Боденском озере. Ты ведь наци, ведь так?
Кайзерина эдле фон Лангенфельд Кински, Констанц, Германская Республика
4 мая 1929 года
На платформе железнодорожного вокзала в Констанце она остановилась на мгновение, отстав от Луи-Виктора на пару шагов. Ее очаровал вид Боденского озера: недвижная, как стекло, вода отливала ультрамарином и золотом. От сияния начинали слезиться глаза, но красота невероятного простора, пронизанного солнечным сиянием и резкими росчерками птичьих крыльев, завораживала, не позволяя отвести взгляд.
– Эдле
[48] фон Лангенфельд, не так ли? – вопрос, раздавшийся откуда-то из-за правого плеча, застал ее врасплох. Кайзерина вздрогнула, оборачиваясь на жесткий, заставляющий трепетать сердце голос, и все волшебное очарование момента разбилось вдребезги. Исчезло безвозвратно. Растворилась в «нигде и никогда» сказка Боденского озера, подул ветерок, пахнуло сиренью и жасмином, и люди вокруг задвигались и загомонили. Женщины открывали кружевные зонтики и поправляли шляпки, выходя из-под натянутого над платформой парусинового тента, закуривали мужчины…
– Эдле фон Лангенфельд, не так ли? – голос принадлежал коренастому старику с правильными чертами лица, несомненно, отсылающими понимающего человека к одной из старых палатинатских
[49] фамилий, и пышными седыми усами по моде прошлого века над тонкогубым жестким ртом.
– Ох! – вырвалось у Кайзерины при виде этого человека.
– Что вы сказали, эдле? – спросил старик, нарочито поднимая ладонь, сложенную ковшиком к уху. – Я стал плохо слышать с годами…
Глаза фельдмаршала Хетцендорфа
[50] смотрели на Кайзерину с равнодушной жестокостью фамильного рока. Голубые, выцветшие от возраста глаза, напоминающие цветом холодное рассветное сияние.
– Здравствуйте, ваше превосходительство… – выдавила из себя едва ли не раздавленная величием «Грозного Франца» Кайзерина.
Голос ее прозвучал жалко.
– Высокопревосходительство! – каркнул старик. – Впрочем, не трудитесь, дитя, эти убожества отменили наши титулы и выбросили в клозет все правильные слова
[51]. Что вы здесь делаете? Где баронесса Кински?
Вот так – без перехода, без жалости и пощады, наотмашь!
«Старый сукин сын!» – ее охватил гнев, мгновенный, испепеляющий, словно взрыв пороховых складов.
– Я совершеннолетняя! – заявила Кайзерина.
Это не было правдой – до совершеннолетия оставалось еще семь месяцев – да и в любом случае не объясняло ее присутствия на Боденском озере в сомнительной компании разноплеменных повес и кокоток.
– Разумеется, – усмехнулся в усы старый фельдмаршал. – Бедная Европа, увы…
– Проблемы? – Луи-Виктор появился рядом с ней как раз вовремя. – Месье?
– Франц Хетцендорф, – представился старик, откровенно изучая Луи-Виктора. Взгляд фельдмаршала при этом ничего хорошего не предвещал. Так могут «смотреть» орудийные жерла…
– Полагаю, что имею честь познакомиться с фельдмаршалом Хетцендорфом? Польщен. Это великая честь, хотя наши народы и были противниками в той войне, – когда Луи-Виктор хотел, он умел вести себя весьма светски. – Разрешите представиться, ваше высокопревосходительство, маркиз де Верджи.
И все, собственно. Вежливый обмен репликами, и старый фельдмаршал даже не решился спросить, в качестве кого сопровождает его дальнюю родственницу маркиз де Верджи. Муж, любовник, покровитель…
– Разрешите, откланяться!
– Рад знакомству.
Луи-Виктор взял ее под руку, коротко заглянул в глаза и повел прочь, догоняя ушедшую вперед компанию.
