– А уж я-то как рада, – голос ее был тихим, но, похоже, самообладание к ней возвращалось, – но не думай, что всякий раз при виде тебя я от радости буду падать на спину. Я не такая!
Это неожиданное проявление слегка гипертрофированного чувства собственного достоинства, исходившее от пухленькой блондинки с глазами «на мокром месте», позабавило Степана. Тем более что Мардж все еще была в его объятиях. И, кажется, собиралась оставаться там как можно дольше.
Все хорошее, как известно, рано или поздно заканчивается. Но Матвееву не хотелось ее отпускать. Он мысленно перебирал разные поводы, чтобы продлить встречу, но по местам все расставил каблук, отвалившийся окончательно, как только Марджори, попыталась сделать шаг. Повод не расставаться, хотя бы на некоторое время, появился.
Доковыляв, в прямом смысле, – кто не верит, пусть попробует пройти в обуви с каблуками разной высоты хотя бы сотню метров, – до ближайшего модного магазина, Степан сдал расстроенную донельзя спутницу с рук на руки вежливому и предупредительному персоналу. Не отказавшись от предложенного кофе, он сел в глубокое кресло и по привычке потянулся к журнальному столику за газетой.
Вытянутая наудачу газета оказалась парижской, к тому же вчерашней. Матвеев уже было хотел положить ее обратно, но вдруг вспомнил, что именно в этой газете друзья договорились подать объявление-сигнал. К стыду своему, Степан не знал, на каких страницах этого издания может находиться раздел объявлений. Между французской и британской традициями размещения материалов такого рода могли существовать различия.
Однако больших различий не обнаружилось: объявления размещались на привычном месте, а одно из них, на испанском языке и окруженное затейливой виньеткой, поздравляло новобрачных Николя Саркози и Карлу Бруни от имени многочисленной родни.
Это оказалось, как удар по темечку. Сначала Генлейн, потом объявление в неурочное время.
«Договаривались же через два-три месяца! – похоже, планы начинали свой путь под откос. – Ладно. Сегодня я в Лондоне, – с некоторым неудовольствием подумал Степан, наблюдая за тем, как Мардж примеряет очередную пару туфель, – а завтра придется ехать на континент».
Через полчаса, когда выбор был сделан, а гринвудовская часть сознания в очередной раз удивилась деловой американской хватке, Матвеев расплатился и пригласил Марджори в ресторан. Впрочем, ресторан – это громко сказано, просто очень хороший паб с неплохой кухней и приличной публикой. Отчего-то Гринвуд, еще задолго до Степана, облюбовал это тихое, уютное заведение, с интерьерами, оформленными под старину, и официантками в платьях служанок позапрошлого века.
Как обычно, зал оказался полупустым, и можно занять любой удобный столик, но Матвеев повел Марджори к своему любимому месту – в дальнем от входа углу, рядом с дверью на кухню.
Трапеза прошла в болтовне о пустяках, но среди них не нашлось места, ни кораблям и сургучу, ни королям и капусте. За десертом Степан поинтересовался причиной одиночества Мардж в этот день.
– А где же ваша подруга Морти?
– Не поверишь, Майкл. В то утро, сразу как ты ушел, мальчишка посыльный принес с почты телеграмму. Старый хрыч, ну, муж Мортиции, дал дуба. В смысле преставился. Хоть и грех это, но Морти обрадовалась так, что немедленно села в машину и укатила в Лондон.
– И что? Так и бросила тебя одну? Тоже подруга называется.
– Нет, все правильно. Я и сама не хотела ехать в Лондон на авто. Предпочитаю по старинке – паровозом. Тихо. Ниоткуда не дует, не трясет. Иногда даже можно выспаться по-человечески.
– А дальше? Что ты делала там, рядом с автобусной остановкой?
– Ну, потом я приехала сюда, в город. Нашла Морти – у нее уже новый хахаль появился, то ли испанец, то ли ирландец. Зовут Гомес. Она мне все уши про него прожужжала. Замуж собралась. Поцеловались мы, как водится, да и разбежались в разные стороны. Потом я вспомнила, как ты рассказывал, в каком красивом месте живешь, ну и решила посмотреть. Дорогу мне полисмены показывали. Заблужусь – спрошу. Снова заблужусь – снова спрошу. А потом и ты из автобуса на меня налетел, – Мардж кокетливо хихикнула, – как сокол на голубку.
– Не преувеличивай, все случайно вышло. Зазевался, задумался, хорошо еще без членовредительства обошлось, – Степан решил сменить тему разговора. – И что ты собираешься дальше делать?
– Думаю. По образованию я учительница младших классов. Может, в гувернантки к кому наймусь. У тебя нет никого на примете? Поприличней, конечно, и чтоб руки не распускали.
– Знаешь, Мардж, пожалуй, я смогу тебе помочь, – подозвав официанта, Матвеев попросил у него несколько листов бумаги, письменный прибор и конверты. Когда все это появилось на столе, он быстро написал несколько рекомендательных писем знакомым Гринвуда, у которых были маленькие дети. Насколько Степан знал женщин, Марджори относилась к тому их нередкому типу, удивительно сочетавшему в себе несчастливость в личной жизни и огромный, практически неисчерпаемый, запас любви к детям.
Пока он писал, Мардж продолжала щебетать о том, как сложно сейчас приличной девушке в чужой стране получить нормальную работу.
– Не ехать же в Португалию, где сводный брат покойного мужа. Кстати, его зовут Герб Пауэлл – служит третьим секретарем посольства. И как было бы хорошо познакомить тебя с ним. Ведь он такой умный и любознательный… Правда, не столь хорошо воспитан, но это – наживное. Как ты считаешь, Майкл? Кстати, ты не собираешься в Португалию? Хочешь, я тоже черкну пару строчек Герберту – заодно привет от меня передашь…
«Из нее должна выйти отличная гувернантка или няня для маленького ребенка, – думал Матвеев, рассеянно слушая милую болтовню прелестной блондинки и подписывая очередное рекомендательное письмо. – Жаль, что часто видеться с этой милой, смешной девочкой у меня не получится. Неизвестно, что будет дальше и где это все будет. Даже если ее ко мне подвели столь экзотично, контакт разовый, да и сама она отнюдь не такая дурочка, какой может показаться. А насчет брата-дипломата мы еще подумаем – авось и он на что сгодится. Тем более, если это ж-ж-ж неспроста».
– Ой, как я тебе благодарна, Майкл! – но засиявшая было улыбка Мардж вдруг погасла. – Понимаешь, прости, но я не смогу как следует отблагодарить тебя сегодня. Может, через три-четыре дня. У меня, – тут Марджори покраснела, – «празднички».
Матвееву стало смешно и грустно одновременно. Перегнувшись через стол, он привлек к себе девушку и, не обращая внимания на реакцию случайных свидетелей, крепко ее поцеловал. Потом еще раз. После третьего поцелуя, почувствовав, что Мардж стала таять, как мороженое на солнцепеке, он отстранился и с улыбкой сказал:
– Какая же ты все-таки замечательная. Я должен уехать, но я обязательно тебя найду…
Когда все прощальные слова были сказаны и Марджори, размазывая тушь по щекам, махала ему из окна такси, Степан подумал, что его нынешние планы, по сути, безнадежная, отчаянная попытка сделать так, чтобы причиной женских слез в ближайшие годы были только житейские проблемы.
