– Эй, мистер! Не подскажете, как добраться до ближайшего мотеля? – Тут уж хочешь не хочешь, но Степану пришлось встать с насиженного и такого уютного места и повернуться к нарушительнице его одиночества.
«Раз уж леди, – судя по акценту, – пересекла за каким-то чертом океан, то было бы невежливо оставить ее без помощи в добром десятке миль от ближайшей гостиницы, – подумал он и буквально остолбенел. – Вот так номер!»
Перед ним стояла высокая и белокожая на грани болезненности брюнетка в длинном черном плаще и широкополой иссиня-черной шляпе. «Готичный» образ незнакомки с подстриженной по французской моде прямой низкой челкой и длинными пушистыми ресницами удачно дополняла карминовая помада на тонких, но в то же время чувственных губах.
– Эй, мистер! Я к вам обращаюсь! – брюнетка нарушила неловкую паузу первой. – У вас такое лицо, как будто я – привидение вашего любимого, но давно сдохшего кота. К тому же говорящее…
– Простите, сударыня, задумался. Виноват. Позвольте представиться: Майкл Гринвуд, баронет. Еще раз простите за невежливость по отношению к вам.
– О’кей, не стоит извинений. Просто у вас было такое смешное лицо, – тут брюнетка улыбнулась, буквально на секунду обнажив ровные, рафинадной белизны зубы, – что я подумала… впрочем, что подумала, то уже сказала. А вы и вправду настоящий баронет? А где ваш замок? Я так обожаю старинные замки, в них столько всего интересного! Ой, простите, совсем заболтала вас. Меня зовут Мортиция… – она протянула руку в перчатке, и Степан склонился над ней, обозначая поцелуй. – Странное имя, причуда родителей, но я привыкла. Можете звать меня просто Морти.
– Очень приятно, – ответил на любезность дамы Матвеев, – тогда и вы, пожалуйста, зовите меня Майклом.
– О’кей. А вот ту пухлую соню в машине зовут Марджори. – Морти махнула рукой в сторону дороги, и Степан наконец-то увидел, что в авто есть еще кто-то. На левом переднем сиденье дремала пышная невысокая блондинка в ярко-зеленом пальто. Небрежно повязанный вокруг головы платок прикрывал необычно высокую прическу, а из-под распахнутого воротника виднелись крупные алые бусы.
– Бедняжка недавно потеряла мужа. Он был на редкость никчемный тип. Единственное, что в нем было выдающегося, так это звучное имя. Все время забываю… он что-то перепутал, работая на химическом заводе, или закурил в неположенном месте. В результате Мардж теперь – безутешная вдова.
– А вы? – ненароком поинтересовался у поразившей его воображение брюнетки Матвеев. – Замужем?
– Да, замужем, но все равно что вдова, – тут Морти глубоко вздохнула, и уголки ее синих глаз слегка увлажнились. – Когда выскакивала за своего благоверного, тетушка моя все твердила: «Лучшего мужа тебе и не найти! Слепой, богатый, сокровище, а не муж!» – Мышь старая! Скоро десять лет, а он все никак концы не отдаст. Одно хорошо – не ревнив и не скуп…
Дальнейшее описание горькой судьбы Морти было прервано пробуждением Мардж.
– Honey!
[45] Где это мы? А где мотель? О, какой красавчик! Привет, мистер! Как ваши дела?
– Мардж, познакомься, это мистер Майкл. Он баронет. – Майкл, это Мардж – моя единственная и лучшая подруга.
Ни с того ни с сего в голове Степана это представление трансформировалось в классическое «Алиса, это пудинг. Пудинг, это Алиса», и ему стоило большого труда не засмеяться в голос.
Процесс знакомства и общения на проселочной дороге грозил затянуться, но Морти вовремя вспомнила, что они с Мардж с раннего утра ничего не ели и хотели бы поскорее добраться до какого-нибудь цивилизованного пристанища с ванной и приличным обедом. К удивлению Матвеева, на его гостеприимное предложение отрицательно отреагировала Марджори, заявив, что поместье, это, конечно, очень романтично, но ничто не заменит простого и незатейливого гостиничного уюта. И точка.
Забавные в своей непосредственности, американские леди быстро согласились с предложением «милого баронета Гринвуда» показать им дорогу до ближайшей приличной гостиницы и, в свою очередь, предложили сначала доставить его до ворот поместья со снастями. И подождать, пока он переоденется, согласившись на «это быстро» и посулив в пункте назначения угостить его милой беседой и рюмочкой «чего-нибудь горючего».
День обещал быть интересным. Более того, когда он перерос в интересную, во всех отношениях, ночь, Степан почему-то не удивился. У него даже не возникла мысль, а с чего это две милые незнакомки столь раскованно себя ведут? И попытку Майкла «встрять» с параноидальными воплями о возможной «медовой ловушке» Матвеев задавил в зародыше… иначе – какое удовольствие, если подозреваешь даже тех, с кем собрался переспать?
Через несколько рюмок бренди и одну сигару после обеда Мардж, сославшись на головную боль, удалилась отдохнуть в спальню гостиничного номера. Морти еще через несколько рюмок просто подошла вплотную к сидевшему в кресле Матвееву и посмотрела на него такими глазами, что Степан без лишних вопросов привлек ее к себе, посадил на колени и начал познавательный процесс изучения нового женского тела органолептическими методами, совмещая его с экскурсом в женский повседневный костюм середины тридцатых годов двадцатого века.
Сказать, что процесс углубления знакомства стал обоюдным, значит, не сказать почти ничего. Когда через двадцать минут Мортиция со сладостными стонами уже равномерно раскачивалась, перегнувшись через спинку кресла и угрожая его целостности, открылась дверь и вошла полуобнаженная Марджори. Степан не готовился к такому повороту событий, но встретил его с достоинством и невозмутимостью потомственного аристократа.
Дальнейшие несколько часов слились и сплелись, как тела на широкой постели в спальне, в чередовании стонов и влажных касаний возбужденной плоти всех троих участников столь увлекательного процесса. Если профессора Матвеева что-то и могло удивить, то Майкла Гринвуда вряд ли. Мысли о «шпионках с крепким телом» оставил даже он, полностью отдавшись происходящему.
Мардж и Морти менялись ролями, помогая друг другу ощутить всю проникновенность момента, не забывая при этом и о своем британском знакомом. Казалось, счастье – оно для всех, и никто не уйдет обиженным…
Напоследок, выпив пару бутылок шампанского, они сыграли в «злую госпожу, развратную горничную и веселого молочника», причем Матвееву еле-еле удалось отказаться от роли злой госпожи, потратив на это массу усилий, ироничного красноречия и развеяв попутно миф о некоторых, не вполне естественных с его точки зрения, наклонностях местной аристократии.
«Укатали сивку крутые телки, – не без удовлетворения подумал он на следующее утро, лениво потягиваясь в постели. – Зато спермотоксикоза не будет. Теперь действительно можно вернуться к нашим мелким и кривоногим баранам. Как это я придумал вчера? Красные и голубые? А что, это идея! Если не выгорит, то хотя бы дверью хлопну перед тем как „в тину“ уйти. Громко. На всю Европу».
