Пляж Лобстервиль почти пуст; они явно ни с кем не собираются встречаться. Даррен несет стулья и холодильник в уединенную бухту, откуда видны уходящие в океан скалы Гей-Хед. Должно быть, это самое живописное место на острове, думает Кирби, и Даррен специально искал такое для нее. Он расставляет стулья и полотенца, снимает футболку. У него такой красивый цвет кожи, что Кирби хочется сделать комплимент, но она не знает, какие подобрать слова.
Даррен замечает, что спутница на него пялится.
– Готова поплавать?
– Да, черт возьми, – восклицает Кирби и мчится за ним к воде.
Даррен купил пиво «Шлиц», ее любимое, и оно ледяное. Они открывают пару бутылок, а потом, поскольку никого больше нет, Кирби достает косяк, который спрятала в сумочку для мелочей, прежде чем выйти из дома.
– Куришь? – спрашивает она.
– Обычно нет. Но сегодня сделаю исключение.
Кирби раскуривает косяк, затягивается и передает Даррену, который с огромным удовольствием вдыхает дым. Они выкуривают косяк до крошечного бычка, и Кирби с ощущением полного блаженства откидывается на полотенце, окутанная облаком сладкого дыма. Наркотики – бич общества, но они улучшают абсолютно все, по крайней мере на время. Прежде чем Кирби успевает понять, что происходит, Даррен берет ее за руку, ведет за огромный валун на краю бухты и начинает целовать. Они стоят, прижавшись друг к другу бедрами, и тут, как будто это недостаточно соблазнительно, Даррен приподнимает ее.
Спина Кирби бьется о камень, но ей все равно. Она обхватывает Даррена ногами, сжимает и теряется в поцелуях, прикосновениях, в жаре тел. Кирби открывает глаза, видит зеленое бушующее море и знает, что никогда не забудет этот момент.
Она отстраняется.
– Я хочу подождать.
– Серьезно? – Даррен опускает ее ноги обратно на песок. – То есть да, это круто. Мы можем подождать.
– Я бы хотела кровать, – говорит Кирби. – Уверена, это звучит старомодно.
Даррен целует ее.
– Совсем не старомодно. Я бы тоже хотел постель. Ты заслуживаешь мужчину, который будет уделять тебе внимание, не торопиться.
Без какой-либо очевидной причины глаза Кирби обжигают слезы. Или не без причины.
На нее внезапно обрушиваются воспоминания о сексе с офицером Скотти Турбо. Это было быстро, грубо, исключительно для его удовольствия; это было связано с его потребностями, его расписанием, его планами.
Он использовал ее, а потом выбросил.
– Эй! – Даррен проводит большим пальцем под ее глазом. – Что случилось?
– Твои родители не знают, что мы видимся, да?
Кирби использует выражение «видимся», потому что оно точно описывает происходящее. Они не ходят на свидания. Нигде не бывают вместе. Кирби – секрет, как и тогда, со Скотти Турбо.
– Нет, не знают, – вздыхает Даррен.
– Твоя мать против.
– Да, и она убедила отца, что ты… Даже не знаю, как сказать. Неподходящая? Ума не приложу почему.
– Зато я знаю. – Кирби щурится на пляж, там никого. – Прогуляемся?
– Конечно, – соглашается Даррен.
Историю легче рассказывать на ходу. Кирби может смотреть перед собой, а не на Даррена, что дает ей некоторую эмоциональную дистанцию.
– Помнишь, я рассказывала, как встречалась с полицейским?
– Да. С тех пор все время о нем думаю.
– Прошлой зимой я отправилась на антивоенный протест. В Кембридж.
Даррен пожимает плечами.
– Я вообще не хожу на протесты. То есть я против войны, но у меня столько дел…
– Протесты отнимают много сил. Можешь не объяснять. – Кирби провела кучу времени, делая плакаты и убеждая пойти на протест других учениц Симмонса. Это было в феврале, через два года после внезапного Тетского наступления, но до призыва Тигра, поэтому в то время сопротивление Кирби войне была чистым и незамысловатым. Она маршировала, скандировала, не подчинялась полицейским приказам расступиться, очистить улицы и разойтись по домам. Кирби назвала одного полицейского свиньей и готовилась плюнуть на его щит, как много лет назад плюнула на школьную парту Роджера Доннелли. Офицер схватил ее, завел руки за спину, надел наручники и сказал:
– Пойдешь со мной, куколка.
При этом воспоминании у Кирби даже сейчас мурашки бегут по коже.
Она затихла, едва ее сковали, внезапно все стало очень по-настоящему, и в голове крутилась только одна мысль: как разозлятся родители, а еще сильнее – Экзальта.
Кирби арестовали. Офицер молчал, стараясь быстро обойти толпу и провести к патрульной машине свою пленницу. Он тащил ее за руку, хотя его хватка была не очень сильной. Казалось, офицер почти нежен, почти защищает Кирби. Она на мгновение почувствовала облегчение. Этот человек собирался избавить ее от беспредела. Что она вообще здесь делает? Кирби желала прекращения войны. Пусть ее голос услышат правители – Никсон, Джон Митчелл, Спиро Агно, Генри Киссинджер.
Но теперь ее идеализм будет иметь вполне реальные последствия – расходы и публичный позор.
– Мне жаль, что я назвала вас свиньей, – решилась Кирби. – Я не считаю полицейских свиньями. Даже не знаю, почему так сказала.
Офицер пожал плечами.
– Никто не прав, если все не правы.
Кирби подавила улыбку. Он цитировал песню Buffalo Springfield!
Неужели ей удалось попасть под арест единственного сотрудника бостонского полицейского управления, в котором билась бунтарская жилка?
Они добрались до патрульной машины, и офицер зачитал Кирби ее права, но, похоже, с неохотой. Кирби сосредоточилась на бейджике с именем Турбо и подумала, что такое имя больше подходит пилоту истребителя. Затем она заметила, что у полицейского зеленые глаза, ее любимого цвета, а в выражении лица сквозит лукавство, которое всегда привлекало Кирби в мужчинах.
– Сколько тебе лет, куколка? – спросил он.
– Двадцать один. Я учусь в Симмонсе.
– Да? А я подумал, что ты одна из тех взбалмошных девчонок из Уэлсли.
– Они меня не приняли, – пожаловалась Кирби. Блэр поступила в Уэлсли, но оценки Кирби были похуже, и она не прошла отбор, к большому огорчению Экзальты.
– Тебя не приняли, куколка? Шутишь?
– Перестань меня так называть.
Куколка. Прозвище звучало унизительно. Кирби не кукла. Она женщина, личность.
Прежде чем Кирби поняла, что происходит, офицер Турбо приподнял ее подбородок и поцеловал. Она хотела сопротивляться, оттолкнуть его, даже дать по яйцам. Полицейский злоупотреблял своей властью! Но она тут же почувствовала, что ее тянет к офицеру. Кирби была беспомощна, руки скованы за спиной, но дело в том, что это заводило. Так неправильно, так в пику принципам сильной женщины, но тело ее предало.
