Его захват становился все сильнее, и боль от него чувствовалась острее. Никогда я его таким не видела. Злой, бешеный взгляд. Такое ощущение, что он готов меня ударить.
Еще одно слово от меня и он не сдержится.
– Отпусти, мне больно, – пытаюсь ослабить его хватку, – пожалуйста!
Марк перевел взгляд от моего лица на свою руку, сжимающую мой локоть. Как будто пришел в себя на доли секунды. Отпустил руку, отстранился, отвернулся, затем снова повернулся ко мне лицом.
Не знаю, что отражалось в моих глазах – страх, непонимание его поведения… Все в целом вызывало гамму чувств.
В его же взгляде читалась злость вперемешку с … ненавистью.
– Наша прогулка только началась и продлится около часа, так что лучше спустись. Замерзнешь. Если заболеешь, будет еще сложнее после операции.
– Подожди, так ты серьезно говорил сейчас про аборт? Это что вообще значит? Ты не можешь заставить меня! Я не хочу! Это риск стать бесплодной в будущем.
Его глаза заблестели от удовлетворения. Что же его так порадовало?
– Серьезнее не бывает, Ника! Хочешь или нет – значения не имеет. Ты ляжешь на операцию.
– Это противозаконно! Ты не имеешь права!
– Я могу это сделать, вот что самое главное сейчас. А потом ты просто ничего не докажешь. Мы тут одни, и как причалим, сразу поедем на «место».
– Бред, Марк. Я не понимаю, зачем ты заставляешь меня?
Он сделал шаг ко мне, я от страха – два шага назад, он снова шагнул – я от него. И так до тех пор, пока я спиной не наткнулась на преграду.
– Потому что, – приблизившись ко мне и остановившись в десяти сантиметрах от моего лица, пояснил Марк, – в мои планы не входит чужой выродок, которого еще надо выносить. А это время, на которое у меня уже нет терпения. А теперь хватит болтать и спускайся вниз, там тепло. А то дрожишь вся.
Дрожу я не от холода, а от страха. Я боюсь его, но сказать вот так в лицо не могу. Не хочу видеть его довольную морду. Да, именно морду, потому что сейчас для меня Марк не человек, а животное, которое хочет меня сожрать живьем своим взглядом и всей своей сущностью. Одно неверное слово и он накинется и начнет рвать на кусочки мое тело. Такое у меня впервые – ощущение угрозы, исходящей от человека.
Я кивнула и, развернувшись, побежала к лестнице, которая вела на нижнюю палубу.
Думай, Доминика, думай… что делать?! Как быть!? Позвонить Лайме? Но как она мне поможет? Только ее подвергну опасности. Марк сейчас какой-то бешеный, от него можно ждать чего угодно.
Позвонить в полицию? Но что я им скажу? Мое слово против его. Доказательств никаких. Разведут нас сегодня в разные углы, а завтра Марк объявится на пороге квартиры и что тогда?
Позвонить маме? Она попросит помочь своего Диму. Но они за тысячу километров от нас сейчас. Папе? То же самое.
И тут я вспомнила о Кеше. Он говорил, что я всегда могу ему позвонить. Раз он сумел задержать меня в аэропорту, надеюсь, его связей хватит и тут. Он знаком с Марком и сможет его убедить не лезть ко мне со своими странными требованиями.
Быстро достаю телефон, набираю текст: «Это Доминика. Я с Марком. Помоги мне. Мы на речном трамвайчике на Киевском причале. Срочно!!!» – и пока не передумала, сразу отправляю на номер Кеши.
На крайний случай буду убалтывать, сопротивляться, этим еще оттяну время. Надеюсь, помощь подоспеет вовремя.
Села на диванчик, выпрямилась и стала ждать.
Глава 18
Прошло пятнадцать минут, а по ощущениям умирающих нервных клеток – уже весь час истёк. Но нет. Мы ещё плывём в том же направлении. Скоро будем разворачиваться, а значит, приближается то, что мне уготовил Марк.
Встала. Села обратно. Бью носком мокасин по полу. От неизвестности схожу с ума. Все! Хватит с меня. Решительно встаю и собираюсь подняться к нему наверх. Надо поговорить. В конце концов, я не безвольная рабыня. Не будет все так, как хочет он. За меня никому не позволю решать. А я уже все решила.
Не успела дойти до лестницы, как услышала звуки – Марк спускался. Отлично. Так даже лучше. В тепле поговорим.
Села обратно на диванчик. Жду.
Спустился. Осмотрел все ищущим взглядом, пока не наткнулся на меня. Он что, думал, я спрыгну за борт?! Серьёзно?
– Тут я, тут.
Ухмыляется:
– Вижу.
– Сколько ты зарабатываешь?
Он явно обескуражен моим вопросом. Не ожидал, что я такое спрошу.
– Что за меркантильность с твоей стороны? Раньше не замечал за тобой.
– Раньше я такой и не была. Но раз такое дело… Уж коли ты все решил, то и последствия этого решения лягут на твои плечи. Если мне после понадобится лечение, счёт будешь оплачивать ты. Не сомневайся, тебя найдут. Я тоже непростая девочка. Связи есть.
Зло прищурился:
– Знаю, что непростая.
– Очень хорошо, что знаешь.
Присел рядом. Молчит.
– Ты близка с матерью? – увидев мой ошарашенно-удивлённый взгляд, пояснил, – ну, типа, мать и дочь, подружки и все такое?
– Эээ… не очень, только в последнее время наши отношения стали налаживаться. Она как раз недавно приезжала ко мне. Почему интересуешься?
Ухмыльнулся. Отвернулся и молчит.
Что делать… что делать?! Решила сменить тактику:
– Я ведь никак не смогу избежать участи, что ты мне приготовил, – смотрю на него с серьезным выражением лица и произношу обреченным голосом.
Слышу твёрдое:
– Нет.
– Тогда хотя бы объясни почему? Чего ты хочешь добиться? Ну убьёшь ты этого ребёнка… но как дальше у нас все будет? А если окажется, что я больше не смогу иметь детей? Я же тебя возненавижу.
– А ты мне тоже ответь.
По ходу, у нас намечается откровенный и серьёзный разговор. Блин. Это же я хотела вывести его на чистую воду, а он стрелку на меня переводит.
– Зачем тебе этот ребёнок? Хочешь стать матерью-одиночкой? Для чего?! Избавься от него и ищи свое счастье. Жениха, мужа. Вы же девочки чуть ли не с пелёнок планируете свою свадьбу. Ну и какому мужику в придачу к девушке нужен ошмёток, которого она нагуляла? Я, можно сказать, тебе одолжение делаю, о будущем твоём забочусь.
Жесть, ну и одолжение!
– Марк, не знаю почему, но я чувствую, что ты не так уж и сильно влюблён в меня. Зачем я тебе?
– Что ты почувствовала к отцу, когда он ушёл к другой?
Стоп. А это тут при чем? Я прочистила горло:
– Кхм… Откуда ты знаешь?
– Я своего возненавидел, – проигнорировал мой вопрос Марк. – Не за себя. За мать. Я-то уже взрослый был, когда это произошло, да и не так часто с ним виделся. Работа, гулянки, своя квартира… А вот мать очень сильно страдала и страдает по сей день. Она и так болела, а как он ушёл – совсем сдала. Ей только сорок девять лет, а выглядит на все семьдесят. А самое главное – и органы как у семидесятилетнего человека износились. Что я ей только не говорил. В какие только клиники не возил. Сама себя разрушает изнутри. Папаша-то мой ушёл не к молоденькой, а к ровеснице матери. Вот мать и убивается. Ладно бы свеженького «мяска» ему захотелось, так нет же! К женщине в годах ушёл, да ещё и со взрослой дочкой.
