С того дня, как Ральф ушел, я знала, что это письмо придет, и все же не была готова его открыть. Как бы это ни звучало, прочесть слова, которые официально положат конец моему браку, мне не хватало духу. Я закрыла дверь в комнату сына и решительно направилась вниз, ощутив внезапное желание поскорее покончить с этим. Вскрыла письмо и провела пальцем по бумаге того же изысканного кремового цвета. Чтобы приступить к чтению, пришлось опустить очки с макушки на нос. «Дорогая миссис Ричардс…» Дочитав до конца, я осознала, что едва держусь на ногах. Вовсе не адвокаты Ральфа адресовали мне это послание.
2
1978
Вайолет Добс изучала свое отражение в треснутом зеркале над раковиной. Следы их ужина все еще плавали в миске с холодной водой: разбухшие крошки, горошины, маслянистые лужицы. Вылив содержимое, она очистила сливное отверстие, вытерла руки о кухонное полотенце и вернулась к зеркалу. Двумя пальцами разгладила вертикальные морщинки между бровей, которые появились совсем недавно. Нужно перестать хмуриться. Позади нее Тара, завернувшись в толстое покрывало, громко стучала зубами. Изнутри оконные стекла начал покрывать кружевной узор инея.
Вайолет снова сдвинула брови, но тут же вспомнила о решении больше не хмуриться, которое приняла пару секунд назад.
– Ты в порядке, детка?
– Нет, не в порядке. Нам точно надо идти, мам? Сегодня чертовски холодно.
– Следи за языком, Тара, – она нанесла красную помаду и сжала губы. – Да, мне точно придется идти, потому что нам нужны деньги.
Обернувшись к дочери, она мягко продолжила:
– Детка, я знаю, что ты не любишь ходить со мной, но какой у нас выбор. Останешься здесь одна?
– Нет! – Тара прижала к груди бутылку с горячей водой. – Я ни за что не останусь одна, пока он внизу. – Она натянула грубое армейское одеяло серого цвета до подбородка, словно оно могло дать ей защиту.
– Тара, милая, даже если он придет и будет стучать в дверь, просто не открывай ему.
– Но он хозяин всего дома, мама, как я его остановлю? У него же есть ключи.
– Ты не права, – Вайолет покачала головой. – Уверена, есть какие-то законы на этот счет. Он может владеть всем домом, но эту комнату снимаем мы. И платим за нее. – Вайолет заметила, как дочь подняла брови. – И не смотри на меня так, Тара. Мы платим, когда есть возможность.
Женщина снова взглянула в зеркало и пальцем стерла с зубов следы красной помады.
– Именно поэтому мне и нужно идти. – Она внезапно исполнила пируэт. – Ну, как я выгляжу?
– Прекрасно. Ты и сама это знаешь.
– О, ничего подобного. Только посмотри на эти ужасные морщины на лбу.
– О да. Мне бы так ужасно выглядеть.
Вайолет плюхнулась на кровать и коснулась холодной щеки дочери.
– Ничего ты не понимаешь, милая, – она указала на свое лицо. – Видишь, сколько косметики приходится наносить? А ты, ты восхитительна с раннего утра, когда открываешь глаза, до позднего вечера, когда вновь ложишься в кровать. Тебе ничего не нужно делать для этого. Ты молода и прекрасна.
Тара сложила руки на груди и насупилась.
– Ты просто говоришь так. А на самом деле я далеко не такая симпатичная, как ты.
– Всему свое время, Тара. Не спеши взрослеть. У тебя все впереди. – Вайолет чмокнула дочь в щеку. – Думаешь, у меня были такие скулы в четырнадцать? Думаешь, в школьные годы у меня уже была такая фигура? – она покачала головой. – Я была плоской, как доска. Мальчики в мою сторону даже не смотрели.
– Хватит, мам! Ты в четырнадцать меня родила Вайолет опустила глаза и уставилась на кровать.
– Ну… да… так… Но это было… другое.
Тара теребила покрывало, вытягивая из него пучки нитей.
– Где он сейчас?
– Я понятия не имею, где сейчас твой отец, родная. И тебе это известно. Его родители переехали в Монголию, и ему пришлось последовать за ними. – Вайолет хлопнула в ладоши, обозначив этим конец разговора.
Но Тара проигнорировала этот жест.
– Думаешь, он остался бы, если бы знал обо мне?
– Абсолютно уверена. Мы были очень молоды, но любили друг друга по-настоящему, – она заправила дочери за ухо выбившуюся прядь волос. – Но нам ведь и вдвоем неплохо, верно? Я так стараюсь. Ведь ты все для меня. Помни об этом.
Громкий стук в дверь заставил их вздрогнуть.
– Открывайте, это Колин.
– Господи боже… – прошептала Вайолет и подмигнула Таре. – Эмм… Какой еще Колин?
– Не притворяйся, Вайолет. Тот, которому ты должна за комнату.
– Я помню об этом. И ты получишь деньги на следующей неделе.
– Я тебя предупреждал и больше ждать не собираюсь. Ты не оставляешь мне выбора, – звякнула связка ключей.
– Он сейчас войдет сюда, – прошептала Тара, вцепившись в руку матери.
Вайолет встала с кровати и уперлась руками в бедра.
– Я не боюсь, – сказала она.
Колин распахнул дверь и ворвался в комнату. Из-под короткого жилета торчал волосатый живот.
– Ты задолжала за четыре недели, дорогуша. С меня хватит.
Вайолет заговорила с ним мягко и вкрадчиво, словно пыталась урезонить капризного трехлетку.
– Перестань, Колин, давай как-нибудь договоримся, – предложила она, указывая мужчине на потрепанное кресло с жирными пятнами на обивке. Предыдущий съемщик чрезмерно увлекался гелем для волос. – Присядь, и мы все обсудим. – Затем она кивнула Таре: – Налей мистеру Симпсону виски, милая.
Арендодатель грузно опустился в кресло и принялся за выпивку.
– Ты вообще помнишь, что я должен оплачивать счета каждый месяц? Это не ночлежка для бездомных.
– Помню, конечно, – согласилась Вайолет. – Но я знаю, что ты – человек неглупый, – она присела на соседний стул и пробежалась кончиками пальцев по линиям его татуировки на предплечье. – А ведь мы с Тарой очень хорошие жильцы, правда? Или ты хочешь, чтобы тут поселились какие-нибудь любители шумных вечеринок? Только представь, что тебе всю ночь пришлось бы ворочаться с боку на бок под оглушительные звуки панк-рока. Или еще хуже, съемщики могут устроить здесь наркопритон. И что тогда, а? Запах травки и дилеры, снующие взад-вперед целыми днями? Ты правда этого хочешь? – Она пощупала его бицепс и улыбнулась. – А ты в прекрасной форме, Колин.
Мужчина залпом допил виски и поднялся на ноги.
– Отличная попытка, Вайолет, – ответил он, отправляя стакан в сушилку. – Или я получу все деньги до восьми вечера, или убирайтесь вон отсюда.
Вайолет взглянула на настенные часы.
– Но уже полседьмого.
Он пожал заросшими плечами.
