Около двух часов продолжались кавалерийские наскоки. То было напрасное уничтожение большей части наполеоновской кавалерии ради незначительных результатов и, что куда важнее, пустая растрата драгоценного времени. Маршал Ней продолжал использовать тактику, которая не работала, а Наполеон, глядя на это от La Belle Alliance, не вмешивался. Веллингтон же, наоборот, находился в самой гуще событий, двигаясь от батальона к батальону, временами укрываясь в каком-нибудь каре, а иногда погоняя коня, чтобы уйти от погони вражеской кавалерии. Его присутствие играло важную роль. Люди видели его, его спокойную уверенность – и сами преисполнялись ею. Он разговаривал с офицерами так, чтобы его могли слышать солдаты, перекрывая шум: «Вот сукин сын, это всего лишь фунтовое орудие!» Он убеждал солдат быть стойкими, обещая мирное время после победы в этом сражении. Слышал он и ворчание о том, что скорее бы пришли либо сумерки, либо пруссаки, но день был из самых длинных в году и до сумерек оставалось не менее четырех часов.
Впрочем, пока английская пехота выбивала французскую конницу, порой с востока доносился звук канонады. Вероятно, ни в британо-голландских каре, ни во французских эскадронах никто не слышал его. Он тонул в грохоте союзной артиллерии, треске мушкетной пальбы, в особом звуке, с которым мушкетные пули били по стальным нагрудникам кирасиров, «будто сильный град бьет по оконным стеклам», как заметил Гронау, и в топоте копыт. Однако это был судьбоносный звук, по крайней мере для французов, потому что то был первый выход на сцену прусских пушек. Сражение при Ватерлоо превращалось в битву трех армий.
Прусская армия выдержала долгий, изнуряющий марш по плохим дорогам, но все это время солдаты слышали, как пушки Мон-Сен-Жана бьют все громче и ближе. После опасного перехода через реку Лан они оказались в дремучем, густом парижском лесу, через который на запад вела лишь одна грязная, разбитая дорога, и усталым лошадям пришлось тащить по ней все пушки и лафеты – это сожрало порядком времени. И на поле боя нельзя было выводить людей постепенно, батальон за батальоном, – так они становились легкой наживой для французов. Требовалось выставить сразу всю армию, готовую к бою, поэтому Блюхер строил войска в лесу.
Перед ним стоял выбор. Он мог двинуться на север и соединиться с армией Веллингтона на гребне. Либо мог дерзнуть ударить на юг и попытаться окружить французов. Он выбрал второй вариант. Корпус генерала фон Бюлова, который не сражался при Линьи, отправился атаковать деревню Плансенуа, лежавшую позади позиций Наполеона. Для первой атаки отрядили 31 000 человек, и когда те вышли из леса и построились побатальонно в колонны, то приняли за ориентир шпиль церкви в Плансенуа.
1-й корпус генерала фон Цитена, сильно пострадавший при Линьи, следовал на поле боя вслед за соединениями фон Бюлова. Они взяли севернее, потому что перед ними стояла задача соединиться с британо-голландскими силами на гребне. Весь день взад-вперед носились курьеры, но на сей раз Блюхер отправил к герцогу двух кавалерийских офицеров, чтобы объявить о появлении своей армии. Оба, в приметной прусской униформе, проскакали на виду у всего левого крыла армии Веллингтона, заваленного перебитой пехотой д’Эрлона. И по всей линии британских войск их приветствовали криками.
Только около 16:30 прусская армия торжественно явилась из леса, на этот раз тактика флангового удара, провальная при Линьи и Катр-Бра, отлично сработала. Наполеон надеялся, что д’Эрлон нанесет фланговый удар при Линьи, Блюхер те же надежды возлагал на Веллингтона. И теперь, два дня спустя, фланговая атака совершилась. Наполеон молил Груши вступить в бой, но Груши все еще находился в Вавре, где обнаружил прусский арьергард и атаковал его. Груши бился не в той битве и не в том месте, а те, с кем он должен был сражаться, теперь сражались с Наполеоном. «Наши люди были измучены, – писал Франц Либер, – но старый Блюхер не дал нам выдохнуть».
Когда мы проходили мимо маршала, наши солдаты начинали кричать: «Ура!», им всегда нравилось посмотреть на Старика, такое у него было прозвище. «Успокойтесь, ребята, – отвечал он. – Поберегите глотки. Еще наоретесь после победы». И он отдал свой знаменитый приказ, завершающийся словами: «Мы победим, потому что должны победить!»
Колбергский полк Либера стоял в резерве, они смотрели, как солдаты фон Бюлова направляются через поля к далекому церковному шпилю. Кавалерия, пехота и артиллерия двигались вместе. Атака во всеоружии – как раз то, чего не смог Ней, отправив свою конницу вверх по склону, навстречу гибели. Французская ариллерия начала дуэль с тяжелыми прусскими пушками, которые приходилось каждые несколько минут перевозить, чтобы продолжать наступление. То была классическая атака: совместные действия артиллерии и пехоты при поддержке кавалерии, стрелки – впереди. Французская кавалерия непрерывно угрожала прусской линии стрелков, однако напала только однажды. Майор фон Коломб, командир прусских гусаров, отогнал ее прочь. Чуть позже фон Коломбу приказали атаковать французское каре, и он вызвал добровольцев из своего полка. «Добровольцы, из строя!» – окликнул фон Коломб, и тут же весь полк пришпорил коней и проехал несколько шагов вперед.
В открытом поле не было укрытий, не было обратного склона, чтобы спрятать людей, и канонирам с обеих сторон достались легкие цели. Полковник Огюст Петье видел, как одно из ядер «обезглавило эскадронного командира, оторвало две ноги у лошади другого всадника и убило лошадь полковника Жакино, командира 1-го гусарского и брата генерала дивизии. Одним ударом 1-й уланский лишился трех старших офицеров».
Генерала Лобау одолели числом и отбросили назад, но за ним лежала Плансенуа, крупнейшая деревня округа. И французские, и прусские солдаты получили горький опыт сражения на узких улочках Линьи и Сан-Армана, а теперь то же испытание грозило им в Плансенуа. Стены домов были каменными, как и церковное подворье, и Лобау превратил деревню в крепость. Плансенуа требовалось удержать, иначе прусская армия зайдет в тыл силам Наполеона и перережет дорогу на Брюссель. Лобау не разочаровал Наполеона, его люди превосходно организовали оборону, но прусские силы прибывали, и деревня вот-вот могла попасть в полное окружение. Лобау запросил помощи.
Генерал-лейтенант Иоганн фон Тильман тоже просил о помощи. Он командовал прусским арьергардом, оставленным в Вавре отбивать атаки корпуса Груши. У Груши было 33 000 человек, а у Тильмана только половина этого количества, но пруссаки использовали реку Диль как линию обороны. Схватка была ожесточенной, особенно за Христов мост в Вавре, но превосходство в живой силе позволило Груши обойти Тильмана с фланга, и тот отправил Блюхеру просьбу о подкреплении.
«Ни кобыльего хвоста он не получит», – ответил Блюхер. Блюхер знал, что битва в Вавре – только отвлекающий маневр. Гнейзенау говорил: «Пусть его и побьют – что с того, если мы победим здесь».
Наступил летний вечер. Дым густо укрыл долину, и теперь он исходил от пушек при Плансенуа. Началась битва за эту деревню, а тем временем на севере линия обороны Веллингтона истончалась и истекала кровью. Французы снова атаковали.
Маршал Ней отправлял кавалерию в бесшабашную и безнадежную атаку, бросая коней и людей на непоколебимые каре.
