Я видел, как поднялся дым, словно от горящего стога сена… Мы побежали туда и нашли человек 15 или 18 кирасиров… Люди и кони были искалечены, измазаны кровью и черные от грязи… Один младший лейтенант вывел этих людей из ужасного смертельного перехода через половину армии! Кони были мокрые от пота, а дым, который мы видели, был не чем иным, как паром от их тел… Злополучная атака!
А всадники все возвращались в злополучную атаку, и их снова отбрасывали. 14-й пехотный принадлежал к полку из Бедфордшира, единственный из британских батальонов при Ватерлоо, в котором не было ни одного ветерана Пиренейской кампании Веллингтона. Им командовал подполковник Тайди, Старый Фрэнк, как его называли солдаты. Его дочь записала, какой совет давал ее отец неопытным солдатам, когда те видели, как на них устрашающе несется кавалерия.
А теперь, юные молотилы, стоять крепко! Как вы сейчас стоите – сам Старый Гарри
[27] вас даже пальцем не тронет. Однако если хоть один из вас дрогнет, так он заберет всех вас, каждого маменькиного сынка, и это так же верно, как то, что вы родились!
В этом и был секрет. Стоять крепко, потому что, пока каре держало строй, французская кавалерия была бессильна. Сержант Уилер восхищался «холодной, бестрепетной отвагой каре, которую являли часто под разрушительным огнем французской артилерии».
И в то же время или менее чем через минуту их со всех сторон окружала тяжелая кавалерия, наезжая на самые дула их ружей, стремясь перебить их палашами. Однако все напрасно – ни одного каре они так и не смогли сломать.
Но и французская кавалерия была достаточно доблестна, чтобы наезжать снова и снова, через шквал артиллерийского огня на смертельную завесу огня мушкетного. Лейтенант Джо Блэк из «королевских шотландцев» почти жалел врага в письме своему отцу:
Это самое величественное зрелище, какое можно себе представить. Всадники на полном скаку, в сияющих доспехах, с криками: Vive l’Empereur! – во всю глотку. И наши люди тоже кричат во весь голос. Мы дали по ним залп, и первые два ряда свалились до единого человека, а прочие унеслись. Наши люди докалывали их обычным, жестоким образом, и враги тем временем объехали холм и приближались с обратной стороны, где получили точно такой же прием и были отброшены в сторону нашего тыла. Там они предприняли третью атаку с помощью уланов. Кирасиров перебили почти всех, несколько оставшихся держались позади уланов. Они подобрались к нам на 10 метров, но наш огонь был так яростен, что они не устояли, их центр сломался, часть пронеслась по одну сторону нашего каре, часть по другую, так что теперь они сполна получили залпов с обоих боков каре и с нашей, передней части. Некоторые из них достигли вершины холма, но их оттуда посбивали. Из пятисот или шестисот самых красивых всадников в мире уцелело 5 человек и 4 лошади. Можете представить себе, как я этим горжусь!
Но если умирали самые красивые всадники в мире, то умирали и «красные мундиры». Они не особенно пострадали от кавалерийской атаки, но между атаками продолжали работу французские пушкари, и тогда вновь звучала команда: «Сомкнуть ряды!» Некоторые каре из квадратов ужались до треугольников. Ядра вспахивали гребень, врывались в каре. Сержант Уилер увидел Папашу, генерала Хилла, который командовал правым флангом армии Веллингтона. Генерал примчался в каре 51-го и попросил напиться, потому что у него пересохло в горле. Пока он пил из простой солдатской фляжки, возле него ядром убило четырех человек. Кавалерийская атака провалилась, по крайней мере провалилась затея маршала Нея. Когда под ним убило очередную лошадь, он был так раздосадован, что рубанул своим клинком ствол английской пушки. И все же Ней невольно проредил британо-голландские силы, потому что, пока солдаты стоят в каре, они служат прекрасной мишенью для опытных французских артиллеристов.
Во время этих атак британские и голландские пушки стояли без дела, но, как только конница отступила, их тут же включили в работу. Всадники далеко не отходили. Некоторые очевидцы говорят, что кавалерия отошла за гребень, но их шапки и шлемы оставались на виду и сигнализировали о том, что всадники перестраиваются для новой бесполезной атаки. Сколько было попыток? Никто не знает. Некоторые упоминают семь или восемь, другие говорят о двенадцати и даже больше, но вряд ли это знали сами французы. Они просто наступали до тех пор, пока потери не стали слишком велики для новой атаки. А между атаками, пока они готовились к следующему приступу, французские пушки били по британо-голландским позициям. Один батальонный офицер вспоминал:
Три наших роты почти разнесли в клочья, одним из выстрелов убило или ранило 25 человек из 4-й роты. Другим, таким же, убило бедного Фишера, моего капитана, и 18 человек из нашей роты… Я как раз разговаривал с Фишером и получил в ответ все его мозги – его голову разорвало на атомы.
Рассказ рядового Джона Смита из 71-го еще более живописен: «Во всех направлениях летали части тел, руки, головы, а меня ни разу не задело… Французская кавалерия – самые разудалые бойцы на свете, они атаковали нас много раз, но мы стояли как скала… Они падали на землю по 50–60 человек зараз, люди и лошади кувыркались целыми кучами». Погибло очень много лошадей. Чуть раньше, еще до начала кавалерийской атаки, капитан Мерсе видел, как в соседней батарее пушкари пытались увести раненого коня от своих пушек и лафетов, но он упирался, желая остаться с другими лошадьми. Наконец коня увели, и он сбежал к лошадям батареи капитана Мерсе. Капитан оставил такую запись:
Меня подташнивало, но вместе с дурнотой подступила жалость. Пушечное ядро полностью снесло нижнюю часть головы животного, ниже глаз. Конь еще жил и, кажется, вполне осознавал все вокруг, но его круглые ясные глаза, казалось, молили не разлучать его с товарищами. Я приказал коновалу избавить его от страданий, и через несколько минут он доложил, что выполнил приказ, пронзив саблей его сердце. Даже и его проняло.
Вместе с кавалерией прибыло несколько пеших застрельщиков, их появление оказалось большой неприятностью, потому что они с края плато стреляли в канониров, покамест конница ниже по склону перегруппировывалась для следующей атаки. Люди Мерсе хотели использовать картечь против стрелков, но он приказал им беречь заряды. Тратить картечь на засевших в укрытиях стрелков означало тратить ее попусту, да и вряд ли она бы им сильно повредила. По этой причине Мерсе решил показать пример и проехаться верхом перед своими пушками.
Это успокоило моих людей, но высокий джентльмен в синем, завидев столь дерзкое поведение, немедленно начал меня выцеливать и делал это так нарочито, словно хотел показать, какие они плохие стрелки. А я вспомнил старую артиллерийскую поговорку: «Чем ближе цель, тем безопаснее». Один парень таки заставил меня вздрогнуть, но промахнулся. Я погрозил ему пальцем, назвал его coquin («озорник») и т. д. Негодяй оскалился, перезарядил ружье и вновь прицелился… Как назло, у него была пропасть свободного времени, чтобы продлить мои мучения. Мне оно показалось вечностью. Куда бы я ни повернул, ствол его дьявольского карабина следовал за мной. Наконец грохнул выстрел, и пуля вжикнула позади моей шеи.
