И добавил, не дав офицеру ответить:
– Я уверен, вы обязательно достигнете взаимопонимания.
Алеманд зажмурился. Искушение сосчитать до пятнадцати возникло уже сейчас.
– Прошу прощения, лейтенант Ленид, – осведомился офицер до такой степени вежливо, что удивился сам, – но вы излагаете свои, – он подчеркнул слово, – надежды на будущее?
– Я просто выполняю свою работу, коммандер Алеманд.
– В таком случае, лейтенант Ленид, я помолюсь Белому Солнцу вместе с вами.
Севан настойчиво пододвинул ему папку с материалами расследования.
– Здесь все, что вам нужно знать на текущий момент. Я сообщу, когда потребуется ваша помощь. Пока вы можете вернуться к патрулированию. Капитану Декс будет настоятельно рекомендовано не покидать границы королевства.
– Если не ошибаюсь, Лема́ровы-Гейц по-прежнему живут на Арконе? – уточнил офицер, безмолвно порадовавшись, что его семья редко выбирается за пределы родного графства. Столкнись кто-нибудь из них с капитаном Лем Декс в его присутствии, Алеманду бы потом пришлось долго объяснять, с кем он вынужден работать.
– Правильно, – ответил Севан и на секунду отвел взгляд.
После недавних событий он не смог бы посмотреть Марии в глаза. Она же, узнав о его роли, не захотела бы иметь с ним дела и вряд ли промолчала. Севан не желал скандала, который наверняка навредил бы расследованию. Было проще общаться с ней через Алеманда. Старая дружба, общие воспоминания – все личное мешало эффективной работе.
– Видимо, «Аве Асандаро» тоже будет там? – Алеманд забрал папку.
– Да. У вас еще есть вопросы?
Офицер сердито посмотрел на Севана. Гитец выглядел донельзя должностным, как асессор Коронной Коллегии. Он словно боялся сплоховать перед собеседником, проявить не соответствовавшую статусу джентльмена Службы слабость или просто выдать себя настоящего.
– Полагаю, пока нет.
«Не хочу рисковать и услышать еще какое-нибудь неприятное откровение», – внутренне бушуя, додумал Алеманд.
В этот момент за его спиной грохнула дверь. На косяке повис, тяжело дыша, молодой человек с густой, как у пони, челкой и огромными голубыми глазами. Севан удивленно вскинул на него взгляд. На смуглом лице, к удовольствию Алеманда, наконец-то появились хоть какие-то неподдельные эмоции.
Гитец раскрыл рот, чтобы осадить ворвавшегося, но успел только начать:
– Колин…
– Сев… мои переда… То есть, наши… В смысле, церковники… – Ко́лин Ле́лев, просветленный-чтец, сполз на пол. – С Аркона… только что… На галиоте была подделка!
1925
Подбитый альконский перехватчик рассекает небо белой чертой и падает за соседним склоном.
Поначалу Алхимик ощущает только раздражение и откладывает бинокль. Крушение перехватчика нарушает ее уединение. Она приезжает на Аркаллáйский хребет, в горы на севере Россона, каждую осень: отдохнуть от людей, насладиться тишиной, поиграть сама с собой в шахматы. Даже камеристку оставляет в ближайшем поселке с другими слугами и отправляется в Гнездо харута одна. Дом на вбитых в скалу высоких сваях построил ее отец, давно покойный. В сильный ветер Гнездо раскачивается и скрипит, и в комнатах слышны завывания шквалов. Тут Алхимик окунается во времена, когда отец был еще жив.
Потом практичность пересиливает в ней раздражение. Последние полгода в Альконте кипит междоусобица. Алхимик регулярно получает новости от информаторов, но очевидец – источник гораздо лучше. А если погиб пилот, что-нибудь интересное расскажет бортовой самописец. В ее работе важны любые, и самые незначительные, мелочи. Лишь бы это не оказался глупый любопытный нос, нарвавшийся на пограничных рейдеров. Не хочется терять время.
Алхимик обматывает вокруг шеи шарф, натягивает кожаную куртку и прячет пучок черных с сединой волос под шерстяную шапочку. Берет аптечку, пояс с инструментами и, на всякий случай, альпинистское снаряжение. Вытаскивает из дома сумки, закрепляет их на спине игуанодона. Выводит его из стойла, забирается в седло и направляет динозавра вниз по узкой тропинке.
Вскоре с тропинки приходится съехать. Алхимик ориентируется на почти незаметную ленту серого дыма, отмечающую место крушения. Игуанодон ловко перепрыгивает с валуна на валун, оставляя на разноцветных мхах отпечатки трех- и пятипалых лап. В сентябре солнце на Аркаллайском хребте светит ярко, но уже не греет, и природа скупа на деревья – лишь кое-где полыхают пронзительно-алым созревшие на кустах калины ягоды.
Через час по бездорожью Алхимик добирается до обломков перехватчика.
Непонятно, как машина не разбилась в хлам, но ей больше не летать. Правое крыло – в гармошку, левое – Алхимик нашла по дороге. Покрытый пятнами попаданий фюзеляж разломился надвое по кабине. Нос и хвост валяются далеко друг от друга. Последний обгорел – дымок именно от него, однако обошлось без взрыва. Алхимик не разбирается в перехватчиках и не может определить модель. Зато различает на зачерненном сажей вертикальном стабилизаторе фрагмент герба: полыхающий золотом зубец короны.
Раздается оглушительный треск. От кабины отваливается фонарь, и наружу со стоном выпадает пилот. Соскочив с игуанодона, Алхимик подхватывает его и укладывает на землю. Лохмотья летной куртки залиты кровью, шлемофон сполз на шею, очки разлетелись на осколки, чудом не повредив ему глаза. Правая рука – месиво раздробленных костей и ошметков мышц; левая судорожно скребет камни, стесывая ногти до мяса.
Пилоту, альконцу, не протянуть долго.
– И кто же ты?.. – Алхимик шарфом стирает кровь с его лица и медленно качает головой: – Ничего себе…
Обводит пальцами породистые резкие черты, прямой нос и тонкую линию губ; отбрасывает со лба свалявшиеся медные пряди. Она помнит с дипломатического ужина в Альконте, что глаза у пилота серовато-зеленые, он предпочитает красное сухое вино и ни разу за вечер не улыбнулся.
Алхимик хочется набить трубку. Курение всегда помогает ей сосредоточиться.
Забрать бортовой самописец и прикончить пилота? Попробовать помочь ему и увезти и его, и самописец? Два источника информации – крайне заманчиво… Все равно уничтожать следы и сжигать обломки. Только вот, чтобы вытащить альконца с порога Чертогов Солнца, придется рискнуть. Иначе не спасти. Она не довезет его до ближайшего поселения, тем более до целителя или до своей операционной на прибрежной вилле, – он сдохнет раньше.
Высший круг не одобрит, но Алхимик побеспокоится о мнении коллег позже. Альконец настолько плох, что ее метод может и не сработать. В любом случае правую руку ему придется отнять.
Алхимик отцепляет от седла игуанодона аптечку, открывает. Расстилает на земле кусок кожи, поверх – чистую ветошь, кладет на нее жгут, вату, хирургический пластырь, ножницы, два поблескивающих стеклом и сталью шприца, флакон с прозрачной жидкостью и бутылку со спиртом.
