— О, с ее величеством все хорошо, но она немного устала. Мы приведем ее и дофина в порядок, и вы сможете войти, иначе я боюсь, что меня отравят, если я допущу вас увидеть ее величество в растрепанном виде. — Дофина? И тут до мен дошло, что мы говорим по-французски. Ах да, это же Анжелика… как там ее, не помню. Ее тот акушер, который все бегал с изобретенным им же прибором, тазомером, кажется, притащил в Россию. Совершенно машинально я сделал шаг в сторону спальни и тут мне на руки лег теплый шевелящийся и покряхтывающий кулек. Паника снова накрыла меня с головой. Я совершенно не понимал, что мне делать. — Держите ее крепче, ей не нравится, что ее держат над пропастью. Не бойтесь, вы ее не раздавите, — я последовал дельному в общем-то совету и прижал кулек к груди и только после этого решил посмотреть. Понять на кого было похоже это крохотное нахмуренное личико было невозможно. Время шло, а я продолжал стоять, жадно вглядываясь в крохотные черты, и тут ей похоже надоело, что я ничего не делаю и просто стою столбом, потому что она начала снова ворочаться и кряхтеть, и через минуту сумела вытащить крошечную ручку. Я осторожно поднял указательный палец и дотронулся до кулачка, на котором было видно маленькие ямочки. Ручка тут же раскрылась и цепко ухватила мой палец, а взгляд младенца встретился с моим. И вот тогда я понял, что означает понятие любовь. Совершенно иррациональное, необъяснимое, но, тем не менее, безумно огромное, включающее в себя весь мир. Любовь отца к своему ребенку. И осознание, что все, чего я добился, все, что я делал здесь, нередко рвя жилы, я делал для нее и для ее младшего брата.
— Вы можете войти, государь, — я перевел взгляд на Лерхе. Вот почему я так разволновался — потому что не увидел его в будуаре, и решил, что в спальне понадобилась помощь. Она, скорее всего и понадобилась, но в плане уборки, переодевании Филиппы и моего сына, смены постели и бог знает, чего еще.
Я вошел, неся дочь на руках. Филиппа полусидела на огромной кровати, с таким же кульком на руках, что был и у меня. Несмотря на то, что ее явно вымыли, переодели и расчесали, выглядела она утомленной. Да и к тому же дети явно проявляли беспокойство. Я сел со своей драгоценной ношей рядом с женой, слегка касаясь плечом ее плеча, и поглядывая на нее и на сына.
— Они голодны, — безапелляционно произнес Кондоиди. — Если ваши величества позволят, я передам их высочеств кормилицам, — все правильно, знатные дамы не выкармливали своих детей. Да и Филиппе не хватит молока на двоих.
— Тщательно следи за тем, что они едят, — я пристально посмотрел на него. — Дети еще слишком малы, чтобы жирные колбасы с брагой употреблять.
— Да, государь, я прослежу, — он поклонился. — Вы правы, то, что ест кормилица, то ест и дитя, — и он выскочил из спальни, явно направляясь в смежную комнату, которая в ближайший месяц будет детской. На этом настояла сама Филиппа, которая не хотела терять детей из вида ни на секунду. Эту комнату приготовили уже давно, да и кормилиц Филиппа присмотрела среди прислуги заранее. У меня из рук дочь забрала все та же Анжелика, а когда она вернулась за наследником, то я, прежде чем передать его ей, долго держал сына в руках, пока он не скривил личико и не захныкал.
— Ваше императорское величество, его высочество голоден, — напомнила мне акушерка и я весьма неохотно передал его ей.
— Спасибо тебе, родная, — наклонившись, я поцеловал Филиппу в влажный от пота лоб.
— У меня грудь болит, — внезапно пожаловалась она, поднося руку к перевязанной очень туго груди, чтобы остановить выработку молока.
— Это скоро пройдет, — я еще раз ее поцеловал в лоб и поднялся с кровати.
— Как мы назовем их? — я на секунду задумался, а затем решительно произнес. — Я долго думал над этим вопросом и решил, что будет лучше назвать их в честь по-настоящему сильных личностей. Русью правило немало правителей и некоторые из них изменяли историю в прямом смысле этого слова. Некоторых из них звали одинаково. Я предлагаю назвать их именами тех правителей, среди которых я не встречал слабых личностей: сына — Владимир, дочь — Ольга.
— Красивые имена, мне нравятся, — Филиппа улыбнулась.
— Я должен оповестить всех, кто уже нюхательные соли нюхает от волнения, и я не о дамах сейчас говорю, потому что точно видел, как Ягужинский отбирал у жены флакон, — Филиппа прижала руку ко рту и улыбнулась, — что у нас родился цесаревич Владимир и великая княжна Ольга. А послезавтра мы будем принимать много различных даров от Великого Могола, который хочет этим купить пару наших полков. Обожаю открывать подарки, а ты? — и я, подмигнув ей, вышел из спальни, чтобы объявить радостную новость.
Эпилог
7 лет спустя
Я сидел верхом на коне и принимал военный парад, проходящий через недавно установленную Триумфальную арку. Парад посвящался окончательной победе над Османской империей, в войну с которой мы все же вынуждены были ввязаться. Благо к тому времени Порта была настолько обескровлена, что ее победить было довольно несложно. Тем более, что бывшим союзникам было некогда, они друг другом занимались: Австрия против Пруссии, и этому противостоянию не было видно конца. Я же под шумок захапал Кенигсберг. Но тут все произошло очень даже интересно. Князь Трубецкой слегка охренел, когда к нему заявились все три губернатора и предложили взять тройственный город под свою руку, потому что они деловые люди, а бизнес страдает, да и за жизнь во время этих бесконечных склок как-то боязно. Они знают, что надо принимать православие, но вполне готовы к этому, и вообще они все деловые люди, так что давайте договоримся полюбовно. Трубецкой почесал тыкву, и решил на свой страх и риск помочь, раз так настойчиво просят. Когда же разразился скандал, он попытался сдать назад, но троица ушлых бургомистров начала выкручивать ему руки на манер: «Ах ты, гад, поматросил и бросить захотел? Нет уж, раз обещал — женись!» В общем, пришлось в срочном порядке направлять туда Шереметьева и Ушакова для выяснения подробностей и наведения порядка. Пришлось в результате пожертвовать Данцигом, с которым с самого начала начали возникать множество мелких проблем и не очень мелких проблем. Прикинув все «за» и «против», я решился на обмен. Правда, пришлось срочно менять границу, но в итоге все вышло довольно неплохо.
— Ваше императорское величество, могу я воспользоваться ситуацией и спросить вас о том, когда вы снимете эмбарго на поставку в Великобританию так необходимых нам материалов? — прошептал английский посол, чья кобылка пристроилась возле Цезаря только потому, что он не видел в ней соперника и не проявлял агрессии.
— Я вам в тысячный раз повторяю, я не накладывал эмбарго на продукцию. Хотите, покупайте, вы же сами не хотите. А вывоз древесину запрещен под страхом смертной казни, она нам самим нужна.
— Ну конечно, особенно с учетом торговли с Индией, которую вы практически монополизировали, вытеснив Ост-Индскую компанию, — продолжал шептать англичанин. Я покосился на него. Он что, совсем страх потерял, кретин? То, что я позволил Георгу прислать посла, которого сначала так сильно ждал, а потом долго не давал такого права, еще не значит, что я дал слабину и кинусь к Англии с распростертыми объятьями.
