— Завод там надобно ставить, вот что, — я встал и подошел к печи. Надо было потушить пламя, прежде чем выходить из мастерской. — Но это в будущем. Румянцев прислал гонца, что Луиза Елизавета благополучно разрешилась от бремени мальчиком, и они с Филиппой возвращаются домой, а вот с чем, молчит, гад. Не с пустыми руками, это точно, и Филиппа ничего не пишет. — Митька только понимающе покивал, он эти послания впереди меня читал, и тоже никак не может дождаться, когда же они приедут, чтобы все разузнать. Да еще Румянцев, сволочь, нагнетает, пишет, что могу разгневаться, потому все будет сказано лично по приезду. Я же знаю только, что с Филиппой едет Андре Левре, которого она каким-то невероятным образом сумела заманить в Россию. Понятно, что к самим родам его мало кто допустит, все-таки женщины еще не привыкли показывать сокровенное мужчинам, но вместе с протеже Филиппы Кондоиди, они сумеют организовать повивальное дело в Российской империи, потому что задерганному Лерхе вообще не до женщин и их проблем. Филиппа же по официальной версии поехала именно затем, чтобы через сестру к таинству рождения приблизиться, ну и по святым местам по дороге проехаться, куда же без них.
— Андрей Иванович спрашивает, пора давать отмашку нашей помощи «османам» али еще обождать?
— Давайте, только к крымчакам после вывоза женщин и детей, и пущай активнее казаков привлекают. Им на этой земле жить, ежели не напакостят, и не вышвырну я их к чертовой матери вон Долгорукому помогать Америки осваивать, так что пущай не ленятся, а землицу свою с оружием в руках защищают и преумножают. Я вообще против этой вольницы. Сейчас, когда отрицательного примера запорожцев и некрасовцев нет, спасибо в этом Крымскому хану, пора бы и у наших казачков порядок навести.
— А Шереметьева к ним отправлять — это хорошая идея? — в голосе Митьки прозвучал скепсис.
— Он хочет на дипломатическую стезю выйти, вот пущай на казаках тренируется, как можно прийти к определенным соглашениям. Что там время? — я посмотрел на часы. — Так, сейчас рубаху сменить, дабы потом не смердеть, и пора уже включаться в работу, а то министры решат, что я не приду к ним, да еще разбегутся по своим норам, — я вздохнул и направился к двери. Интересно, настанет ли то время, когда я смогу, наконец, как следует отдохнуть?
Глава 8
— Никита Федорович, погоди, куды ты разогнался, пень старый? — князь Волконский остановился и обернулся, поджидая догоняющего его Радищева. — Ох, насилу угнался. И чего это ты так понесся, словно тебя кнутом подгоняет кто.
— Да задумался чего-то, Афанасий Прокофьевич, — Волконский переложил папку из одной руки в другую и провел ладонью по своим коротким волосам, которые сейчас стригли, глядя на государя, чья прическа из месяца в месяц становилась все короче и короче, практически все, от мала до велика. — Иной раз смотрю на государя и думаю, круто берется Петр Алексеевич, а потом как вспомню деда его, так и сразу же мысли энти глупые свисть из головы. По сравнению с дедом, государь зело мягок, все сперва уговорами пытается добиться своего, токмо когда совсем не понимают людишки глупые, кулаком по столу бьет…
— Ну да, уж дед-то руки об столешницы не разбивал, он сразу по мордасам, да лбом об ту же столешницу… Энто ежели нужный ему человек заупрямился, ну а ежели не совсем нужный, то топориком мог приласкать, до чего дотянется: борода ли, шея ли, все едино, упокой Господь душу его грешную, — Волконский с Радищевым переглянулись. Оба они были сподвижниками начинаний Петра Первого, но все равно вздрогнули, вспомнив монарха в плохом расположении духа. — Ничего, глядишь, не понадобится государю так лютовать.
— Боюсь, как бы до заговора какого не дошло, — покачал головой Волконский.
— На то Ушаков у государя имеется, чтобы заговоры раскрывать, — махнул рукой Радищев. — А ты, Никита Федорович, никак про законы об обязанности службы и о земле обдумываешь?
— Даже более, о земле. Не знамо потому как к чему это привесть может.
Проект закона о земле государь представил Кабинету министров только что, велев сгладить все острые углы и приступить к реализации как можно скорее. И вроде бы ничего такого в этом законе не было, что могло к волнениям каким привести, вот только Волконский, да и не только он, почему-то ожидал, что это только начало, и что за этим законом пойдут другие, вроде бы такие же незаметные, но которые в итоге существенно изменят всю жизнь Российской империи. Но пока что в законе говорилось, что вся земля, принадлежащая помещикам ли, али промышленникам, али купцам, да хоть крестьянину, коий случайно в земле клад откопал и сумел выкупиться у барина, да землицы прикупить, делиться должна будет на две части. Части эти будут неравными: тридцать частей оной войдут в неотделимую собственность, кою нельзя будет ни продать, ни в карты проиграть, и каким-то образом от нее избавиться, и уплата налогов за эту часть будет всегда идти в полном объеме и без послаблений. В общем, если обзавелся землицей, то будь добр ее холить и лелеять, потому как никуда ты от нее не денешься, и она может стать как первейшим твоим богатством, так и похоронить тебя, бросив предварительно в долговую яму. Землю эту можно было продать только государству, но в этом случае уже никогда ни тебе, ни твоим ближайшим потомкам землицей не владеть. Другие семьдесят частей могут стать отчуждаемыми. То есть, владелец имеет право делать с ними что угодно, хоть вообще ничего не делать, но сорок частей этой земли обязаны быть предоставлены крестьянской общине, а они уже сами поделят как им видится наделы. Барская земля может иметь с общинной общую границу, но пересекать оную не может. Все работы должны вестись отдельно, а не перескакивая с надела на надел через барскую полоску. И еще десять частей — должно уйти на подворные крестьянские хозяйства. Ежели огорода не будет, то бить крестьянина будут плетьми особые проверяющие, а вот барин получит штраф. Размер штрафа — по двадцати рублей за каждый бесхозяйственный двор. Барщина на хозяйской земле падает на общину. Как они будут распределяться между собой — вообще никого не волнует. Хоть очередность установят. Подать не должна превышать тридцати частей того, что община получила, и за этим тоже будут следить специальные людишки от казначейства, дабы из крестьян всех соков не вытягивали. Потому как сытый крестьянин — хороший работник, а вот голодный ни о чем, кроме прихода Стеньки Разина и не думает, потому чаще подается в бега али в тати, а по переписным сказкам и так народу почитай на пять-семь мильонов меньше, чем в действительности, и это только мужиков. Подать обязаны передавать не каждым двором, а в складчину в специально установленный день. Также каждый помещик был обязан при наличии на его земле общины более чем в тридцать дворов организовать в деревнях церкви. Пусть небольшие, но с попом, кои в свою очередь обязаны были открыть класс для детей от девяти лет и старше — это, как сказал государь, добровольно-принудительно, но и ежели кто старше восемнадцати лет захочет грамоте обучиться, препонов не чинить, а обучать со всем старанием. Также каждая община, в более чем тридцать дворов, должна была уже за свой счет организовать двух девочек, обученных грамоте, и двух парней, кои тоже науку первейшую освоили, отправить в ближайший крупный населенный пункт, в коем имеется шпиталь при приходах, будь то соборы, али монастыри, для обучения лекарскому и бабьему делу. Как только они сдадут специальный экзамен отдельной комиссии и получат соответствующую бумагу, то обязаны вернуться в свою общину, в коей за государственный счет будет построена богадельня, для пользования страждущих. Туда же по идее смогут прийти и те людишки, кто в меньших общинах в округе обитает.
