«Чиххать» смешнее, да?» – спросила она у него.
«Безусловно, – ответил он. – «Чиххать» по любому смешнее».
На выступлениях в нее вселялся, как она его называла, демон лицедейства – абсолютно отдельная личность, к которой у нее не было доступа во все остальное время. Она, эта личность, была не только внутри, но и немножко снаружи; она высекала из ее тела картинные жесты, как искры из огнива. Каждый раз, когда она смотрела свои выступления в записи, ее обуревал тихий ужас. Кто эта женщина? Кто ей сказал, что ее можно выпускать к людям?
«Проблема! – Она говорила воинственно, как малоизвестная суфражистка. К туши на ресницах прилипла какая-то иноземная мошка, во рту ощущался вкус кофе, который в Австралии все время варят по-разному и ставят выше латте. Публика в зале смотрела на нее ободряюще. – Проблема в том, что мы стремительно приближаемся к тому моменту, когда все наши ругательства будут включать в себя фразы вроде «Не долби мой дофамин, вебсайт!».
Почему она выбрала полное погружение в портал? Она точно знала, что это связано с цепным ребенком во дворе. Ее прабабушка, ипохондрик, каких поискать, держала своего первого сына во дворе перед домом, на привязанной к столбу цепи, чтобы всегда видеть в окно, чем он занимается. Она предпочла бы иное происхождение по материнской линии – женщины-авиаторы, разбитные любительницы джаза, международные шпионки, все было бы лучше, – но у нее был только цепной ребенок во дворе, и ее это не отпускало.
Кажется, в каждой стране есть газета под названием «Глобус». Она покупала эти газеты везде, куда бы ни приезжала, клала на прилавки свои канадские доллары, фунты и кроны, но часто бросала их недочитанными ради сиюминутности портала. Потому что, когда ты читаешь новости – ежеминутно, строчку за строчкой, – тебе всегда хочется высказаться о текущих событиях, разве нет? Тебе хочется высказаться о текущих событиях, даже если это всего лишь ЧТО?!
Даже если это всего лишь ГЫ!
Это было такое пространство, в котором она знала, что должно произойти; где она всегда выбирала верную сторону и правильное направление; где вся вина лежала на ходе истории, а не на ней; где она не читала не тех писателей, не воодушевлялась идеями не тех вождей, не ела мяса не тех животных, не аплодировала на корриде, не называла годовалых детей годовастиками, не верила в фей, духов и спиритическую фотографию, а также в чистоту крови и предначертания судьбы; не делала лоботомию своим дочерям и не посылала своих сыновей на войну; где она не подвергалась влиянию течений, волн и штормов умонастроений своего времени – что обычно доступно лишь гениям, но даже гении бьют своих жен, бросают детей, щипают служанок за задницы, в принципе имеют прислугу. Она наблюдала, как век приближался к концу, и знала, чем все обернулось. Все решили суровые небеса в длинной черной судейской мантии, и она проплыла поверх этих небес, и увидела все-все-все, в перемотке от настоящего к прошлому, и отвернулась в испуге перед собственным ослепительно-ярким днем.
– Колониализм, – прошипела она, обращаясь к красивой колонне, и экскурсовод посмотрел на нее с беспокойством.
Каждая клеточка в ее теле звенела от напряжения. Она пыталась возненавидеть по- лицию.
«Начните с малого и постепенно наращивайте обороты, – подсказала психотерапевт. – Для начала попробуйте возненавидеть полисмена Биг-Мака, классового предателя, не дающего другим обитателям «Макдоналдса» получить те гамбургеры, которые им нужны. Но, когда грянет переворот, мы отдадим бургер его головы на съедение – за все его злодейства». Но этот совет только обескуражил ее еще больше. Ее психотерапевт была радикальнее ее самой?
Все дело в том, что ее отец был полицейским, известным тем, что подвергал совершенно излишнему обыску с раздеванием старшеклассников из той же школы, где училась она, его дочь, – тех, кого он останавливал за вождение в пьяном виде. Это означало помимо прочего, что ей было непросто обзавестись ухажером. А если какой-нибудь ухажер все-таки появлялся, сразу подразумевалось, что она будет главной в их паре.
В детстве она часами не могла уснуть, одолеваемая одним-единственным вопросом: как сами французы понимают, что они говорят? Однажды она спросила у мамы, и та тоже не знала. Получается, проблема была унаследованной.
потеряла способность учиться, загуглила она поздно ночью. потеряла способность учиться с тех пор, как лишилась девственности.
У нее было тайное удовольствие: фразы, которые понимает лишь половина всего населения Земли, а лет через десять и вовсе никто не поймет.
жуткие британские ведьмины ямы
секс на луне будущим летом
что значит «сючка»?
что значит «опустить в кукурузину»?
такова стоимость моего веганского обеда
штаны горят нога болит
У нее онемела подушечка указательного пальца. Так ухо становится розовым, мягким и волглым, в окружении влажных узоров из тонких завитков волос, когда слишком долго болтаешь по телефону.
Иногда, когда она повторяла себе под нос слова нет, нет, нет или помоги, помоги, помоги, муж подходил к ней со спины и клал руку ей на затылок, как викторианская нянюшка. «У тебя творческий кризис?» – спрашивал он, и она молча кивала и прибегала к верному способу выйти из ступора: нагуглить красивые фотографии жареной курицы – может быть, потому, что сейчас это становится основным женским занятием.
У него не было этой проблемы, в нем не росли метастазы слова больше и слова еще. Он всегда брал ровно столько, сколько необходимо, и ему было достаточно. Однажды она спросила, что он хотел бы съесть перед смертью, и он сразу ответил: «Банан. Не хочу умирать с тяжестью в животе».
Сто лет назад она назвала бы кота Пушком или Царапкой. Сейчас она назвала его Доктором Вжопедыра. Без вариантов. «Доктор Вжопедыра», – звала она по ночам, почти в отчаянии, пока он не подходил к двери с яркими перьями ее человеческой гордости в пасти, а потом исчезал за порогом полосатой волной.
Небо в Бристоле истекало медовым закатом. «И это ваш вклад в развитие общества?» – спросил какой-то мужчина, потрясая распечаткой ее поста «Бывают ли у собак близнецы?».
«Да», – сказала она тонким голосом. Ей хотелось добавить, что она очень активно пропагандировала идею «сургучного маникюра», когда наносишь на кончик ногтя большую неаккуратную красную кляксу, что, в свою очередь, подготовило почву для «мании 1776», ироничной эстетики, воспринявшей внешнюю атрибутику отцов-основателей, но тот мужчина уже отвернулся, скривившись от отвращения, разорвал пополам лист с распечаткой и ушел восвояси. Может быть, и хорошо, что ушел. Англичанину ее объяснения наверняка показались бы несмешными.
Уже потом в очередь тех, кто хотел пообщаться с ней лично, встал молодой человек с тонкой мальчишеской фигурой; он встал последним и дождался самого конца. «Я читал ваш дневник», – сказал он, когда подошла его очередь, и ее глаза заблестели от слез. Дневник, который она вела, когда с ней еще ничего не случилось! Дневник, где она отпускала такие шутки, за которые в нынешние времена могут запросто уволить с работы!
