– Вижу, вы этого не одобряете, – сказал он. – Но в свою защиту я должен объяснить, что это не просто лень с моей стороны. Уверен, я вполне способен приложить усилия в погоне за тем, что люблю. Но я не могу заставлять себя получать удовольствие от скучного и нудного занятия, которое не волнует и не интересует меня, даже если оно якобы принесет мне пользу.
– Всегда легче сосредоточиться на том, что нам нравится, – возразила Мэри. – Нет необходимости заставлять себя заниматься приятными делами.
– Вы говорите так, будто заниматься приятными делами плохо, – заявил мистер Райдер. – Я вижу это совсем по-другому. Я твердо решил не тратить свою энергию на то, что меня не волнует и не радует; я не стану подавлять свой дух, отягощая его скучными делами и обязанностями.
– Вам повезло, что вы можете себе это позволить.
– Я этого не отрицаю, – согласился он, – и твердо намерен пользоваться своей удачей без всяких ограничений.
Официант убрал грязную посуду и начисто вытер стол.
– Я чувствую, что не убедил вас в справедливости моих доводов.
– Не совсем, мистер Райдер.
– Тогда перед уходом позвольте мне рассказать вам одну историю, которая, надеюсь, хоть немного объяснит мой образ мыслей?
Мэри согласилась задержаться еще немного. Хотя она не одобряла принципы мистера Райдера, ей нравилось, с какой уверенностью он о них говорит. Мистер Райдер улыбнулся ей, и Мэри вдруг смутилась от того, что заметила, как тонко очерчен его профиль. Она почувствовала, что оказалась именно в той ситуации, о которой предупреждала ее миссис Гардинер. Нужно постараться не поддаваться обаянию мистера Райдера. Мэри не верила, что ей грозит опасность, но все же следовало быть осторожной.
Мистер Райдер, не замечая внутренней борьбы Мэри, удобно устроился по другую сторону стола и заговорил гораздо серьезнее, чем обычно.
– Мой отец, – начал он, – унаследовал небольшое поместье в Сассексе, но оно не представляло для него особого интереса. Он был человеком науки и все свое время посвящал изучению всякого рода любопытных насекомых. Особенно его интересовала определенная разновидность крылатого жука – сейчас я не могу вспомнить его латинское название, но в мыслях о нем отец проводил большую часть дня. Отец постоянно был занят тем, что ловил особей этого жука, убивал и добавлял их в коллекцию. Это казалось навязчивой идеей, и он был полностью поглощен ею. Отец редко выходил из кабинета, и мы, дети, почти не видели его. Потом он умер, насколько я помню, совершенно неожиданно. Мне было пятнадцать лет.
Принесли чай, и Мэри разлила его по чашкам. Когда она закончила, мистер Райдер продолжил:
– В день похорон, пока все с печальными лицами пили вино в гостиной, я забрел в отцовскую библиотеку. Там трое наших слуг, одетых, как и я, в черное, выносили ящики, в которых под стеклом лежали жуки. Ящиков было, должно быть, двадцать или тридцать штук, и в каждом ряд за рядом были пришпилены насекомые, чтобы продемонстрировать узоры на их крыльях. Мужчины действовали очень почтительно, когда вытаскивали ящики и уносили их в неизвестном мне направлении. С тех пор я эту коллекцию больше не видел. Думаю, моя мать пожелала избавиться от нее.
Он сделал глоток чая.
– После того как слуги ушли, я некоторое время сидел в этой мрачной комнате и смотрел на пустое место, где раньше были ящики. Потом я открыл двери, ведущие на террасу, и выбежал через них в сад. Солнце светило так ярко, что на мгновение ослепило меня. Стоял ясный и жаркий день. Я остановился среди деревьев и цветов и вдохнул свежий воздух. Я почувствовал, как солнечные лучи греют мне спину. Ощутил запах только что подстриженной травы. Я оглянулся на темную комнату, из которой только что вышел, и подумал, как удручающе зря прошла жизнь моего отца. Все эти часы утомительных научных исследований – все эти усилия, – и для чего? Все исчезло в одно мгновение.
– Мне очень жаль это слышать, – тихо проговорила Мэри.
– Я тоже сожалел, – подхватил мистер Райдер, – но недолго. Я снова прошелся по саду, снял черный пиджак, бросился на траву и посмотрел на небо, и мне показалось, что в этот момент я понял о смысле человеческого существования больше, чем мой отец узнал за всю свою жизнь. Годы тяжелой работы никогда не доставляли ему того непередаваемого удовольствия, которым я наслаждался в эту минуту. Я открыл себя всей новизне ощущений в мире, тогда как мой отец всю жизнь избегал этого.
Подошел официант, и мистер Райдер попросил счет, который затем рассеянно оплатил, оставив на чай столько, что мужчина удалился очень довольным. Затем мистер Райдер вернулся к рассказу.
– Тот случай произвел на меня очень сильное впечатление, и когда я стал достаточно взрослым, чтобы самостоятельно принимать решения о том, как мне жить, то пообещал себе, что не стану заблуждаться, как мой отец. Жизнь слишком коротка, мисс Беннет, чтобы не отдавать предпочтение заведомо приятным вещам. А для меня это означает потакать своим чувствам в той же мере, что и упражнять свой ум. Нам часто говорят, будто чувственные удовольствия не длятся долго – но я сам видел, что это в равной степени относится и к результатам тяжелого труда. В конце концов все превращается в пыль. Образно говоря, слуги всегда ждут, чтобы забрать нашу коллекцию насекомых и унести ее в неизвестном направлении. Нам остается лишь искать себе радости, пока это возможно.
Поначалу Мэри не знала, что ответить. Она понимала, мистер Райдер поведал ей о себе нечто очень важное, и не могла не оценить степень его доверия. Но как бы Мэри ни хотелось верить в искренность его рассказа, она не могла согласиться с выводами, к которым пришел ее собеседник.
– Я понимаю ваши доводы, – сказала она. – Но кое-кто мог бы назвать их всего лишь оправданием эгоизма. Иногда мы вынуждены делать то, что нам не нравится, ради блага окружающих.
– Я слышал, – ответил мистер Райдер, – что можно найти удовольствие даже в жертвовании собой, если делаешь это добровольно. Но когда это превращается в обязанность, то становится утомительным.
Мэри это не убедило, но она ограничилась туманной улыбкой и выждала паузу, прежде чем продолжить.
– Очень грустно думать о том, как коллекцию вашего отца разобрали и унесли прочь.
– Да, – согласился мистер Райдер, – меня это очень задело.
– Насколько я поняла, вам отцовская коллекция казалась напрасным трудом, – продолжала Мэри. – Но можете ли вы быть уверены, что ваш отец не получал большого удовольствия, собирая жуков? Возможно, это занятие было его особой формой наслаждения. Мы так мало знаем о том, что на самом деле чувствуют другие.
– Он не производил впечатления человека, которому занятие доставляет много радости, – ответил Райдер. – Если даже и так, то я могу только сказать, что не желаю для себя такого удовольствия. Нет, я хочу чего-то гораздо более волнующего. А касаемо незнания того, что на самом деле чувствуют другие… я уже говорил, мисс Беннет: не признаваться в своих чувствах – одно из величайших несчастий нашего века. Мы все были бы счастливее, если бы были честнее друг с другом, я верю в это всем сердцем и стараюсь вести себя соответственно при каждом удобном случае. Более того, я намерен сделать это сейчас.
