Отец был в полной уверенности, что Джейк не сможет справиться с собакой и только и ждал как бы придраться. Но Джейк делал все: гулял, кормил, чесал. Всегда доливал воду и держал на привязи, когда они гуляли во дворе. Джейк его кастрировал, бедолага шатался по дому в гигантском пластиковом конусе. Мама помогла оплатить операцию и регистрационное свидетельство, но Эду не стали ничего рассказывать. Кроме того, он пообещал ей все вернуть.
Что там сказала мама Ноя в тот день?
«Удачи, Джейкоб».
Дин сказал тоже самое. «Удачи, парень».
Дин – это большой накачанный психолог, который работал с ним в центре реабилитации «Провиденс».
«У тебя все получится».
Погодите. Это было позднее. Это произошло после. Чейни появился до несчастного случая.
Воспоминания перемешались. Где он? В канаве.
Он снова открыл глаза и увидел темнеющее небо. Разглядел вдалеке школу «Оук Гроув» на фоне восточных холмов. Он ехал по Рид-роуд, слушал Spring Heeled Jack. Как так вышло, что он выпал из своего кресла и лежит рядом с оросительным каналом?
А Чейни, где Чейни, собака-метеор, его верный напарник?
Когда у Помероя была вечеринка, Джейк запер Чейни в своей комнате. Он собирался пробыть на вечеринке не дольше часа. Потом собака могла посидеть с ним в саду, пока он сгребал листья вилами. Чейни поник, видя, что мальчик завязывает шнурки на Doc Martens. Джейк кинул ему конг с арахисовым маслом из морозилки. В последний раз, когда он видел свою собаку, Чейни скакал вокруг, как гигантский полосатый кролик с красным конгом в пасти.
Джейк закрыл лицо рукой. Попытался подняться, но в глазах все плыло. Он снова лег на холодную землю и вспомнил тот день, когда выписался из реабилитационного центра. Первое, что он заметил, это отсутствие своего пса. Джейк перевалился на коляске через порог и увидел, что на крючках рядом с дверью не висит его поводка. Напрасно он прислушивался, пытаясь услышать отрывистое стаккато собачьих когтей по линолеуму. Счастливый лай не доносился из его комнаты. Единственный проблеск в его жизни, который, как дамба, удерживал сокрушительную силу его депрессии.
Он так никогда и не узнал, что случилось с Чейни. Его отец оторвался от телевизора. Сейчас у Эда было такое же напряженное лицо, как и когда он один-единственный раз пришел навестить Джейка в больнице и уставился на своего сына в кровати. Он отвернулся обратно к телевизору и отхлебнул из банки с пивом.
– Я тебе сказал. Либо ты следишь за животным, либо его здесь не будет.
– Мне так жаль, сынок, – прошептала его мама за спиной. – Я ничего не знала.
Джейк покатился в свою комнату. Дверной проем увеличили, чтобы он мог проехать на коляске. Его односпальной кровати с постельным бельем «Звездных войн» не было на привычном месте. Вместо нее стояла специальная кровать для инвалидов: к стене над кроватью крепился подъемный механизм. На своих местах остались постеры и игры, парта и компьютер. Везде чистота и порядок, даже чересчур. Он закрывал за собой дверь, когда услышал тихий голос своей матери и голос Эда на тон выше.
Он сильно устал, но заснуть не мог. Лежал с открытыми глазами, наблюдал, как луна поднимается в небо, пока не наступила кромешная тьма. Он хотел оказаться где угодно, но только не здесь. Да куда ему податься? Наконец-таки он заснул. Ему приснилась золотая река. Она вышла из берегов, подхватила его с кресла, и он уплыл, с легкостью и радостью в душе. Он проснулся утром с тяжелой гирею своего будущего на груди.
После случившегося Джейк оказался в очень темном месте. Зима 2013 года была рекордной по осадкам – 3,15 метров за три месяца. Ему казалось, он сходит с ума. Он просыпался в темноте, слушал, как родители собираются на работу, и наблюдал, как темнота опускается в 3 часа дня.
Каждый день Джейк сталкивался с опустевшими часами. Еще один день ожиданий. Еще один день ЛФК без намека на прогресс. Судя по постам в Инстаграме, его друзья живут своей жизнью. В почтовом ящике лежали электронные письма, которые ему не хватало смелости открыть. Джейк спал как можно дольше, чтобы убить время. Ему восемнадцать, и он убивает время. Отпущенный срок жизни превратился в тюремный срок. Он бы заплакал, но он уже этим занимался месяцами напролет, и это не помогло.
Какой-то недолгий миг он подумывал о самоубийстве. Однажды днем сидел перед винтовкой Эда, думал, как это можно провернуть. Его остановила только мысль о его матери и что с ней случится, если его затея с треском провалится, и он останется еще большим инвалидом, чем был. Ведь все равно, что бы ни случилось, он оставался самим собой, верно?
Он слушал музыку – Clash, Ramones, Dead Kennedys и все американские ска-группы – чем громче, тем лучше. Но к трубе он не мог прикоснутся. Та музыка была слишком дорога его сердцу. Только мысль о том, чтобы взять трубу, раздирала его на лохмотья. Футляр стоял в углу в его чересчур чистой комнате, пока однажды он больше не смог терпеть и запихнул его подальше в кладовку.
После этого он посмотрел в лицо своим ограниченным физическим возможностям. Да, он был бесконечно благодарен, что мог самостоятельно принимать душ и ванну, самостоятельно садиться и выбираться из коляски. Научился пользоваться катетером, чтобы опорожняться несколько раз в день. Следил за поведением своего желудка, чтобы избежать таких ситуаций, которые раскрыли бы слово «говнобурление» с новой стороны. Научиться пришлось многому и быстро, но, слава богу, он со всем справился. Воспоминания об унижении помогающих ему медсестер и его матери еще не изгладились из памяти.
Тем не менее список вещей, которые он больше не мог делать, был подавляющий. Джейк не мог водить машину – разве что какую-нибудь модифицированную, что само по себе уже недостижимая мечта – и даже запрыгнуть в пикап миссис Кац, не задумываясь о том, как это сделать. Никакого скейтбординга, а, значит, и в скейт-парк можно не заходить. Что ему делать – просить маму подвезти до хафпайпа? Простое передвижение по городу осталось в прошлом. Типа, как когда он пошел с мамой в аптеку после приема у врача. Одна мысль об этом вызывала у него тошноту. Яркие лампочки над головой светили в глаза, бестолковые стенды с всякой всячиной для Хэллоуина закрывали проезд между рядами. Он просто хотел купить себе завтрак, а колесо зацепилось за картонную тыкву с ухмылочкой, которая заслоняла проход. Какая-то старушка попыталась ему помочь, но сделала только хуже. Сказать, что это было унизительно – ничего не сказать. Он не знал, что сказать. Ему было всего восемнадцать, и у него не должны были быть наготове слова для такой ситуации.
После этого он не выходил из дома. Играл, игнорировал электронную почту и сообщения на телефоне. К тому моменту они приходили только от Ноя. Кац все еще писал пару раз в неделю, иногда даже позванивал, оставляя забавные сообщения на автоответчике, притворяясь кем-то другим. В последний раз это был продавец шотландского виски по имени Головняк Будунчиков. Они не говорили лицом к лицу с Сочельника. Ной заехал в гости с Селией Мартинез, но Джейк не смог даже выйти из комнаты. Он слышал их голоса в гостиной, когда они разговаривали с матерью, звук захлопывающейся двери, уезжающей ни с чем машины Ноя. Одному проще. Общаться со старым другом – слишком больно, особенно с его новой девушкой. Селия ничего, но теперь она воплощение того, что их жизни продолжали меняться, а его – нет. И что теперь? Вечный вопрос, на который нет ответа. Последний вопрос, с которым он засыпал ночью и первый вопрос, с которым он просыпался поутру: «Какого черта мне теперь делать?»
