Мы вошли в большую комнату с узкими высокими окнами, затянутыми облаками пара. Воздух был такой влажный, что казался густым, капли воды сразу осели на лице, как будто по щекам мазнули кистью. Под деревянными балками тянулись бельевые веревки, увешанные самой разной одеждой. Пахло чем-то незнакомым — позднее я поняла, что это был запах отбеливателя, крахмала и мокрой шерсти. Девушки стояли над стиральными досками, торчавшими из больших бочек, руки их быстро сновали вверх-вниз, и над бочками, словно туман над озерами, поднимался пар.
Я поискала в комнате Луэллу. Пока меня вели к длинному столу, я заглядывала в опущенные лица, залитые потом. У стола стояли девушки, водившие шипящими черными утюгами по широким полотнищам. Сестра Мария подошла к самой высокой девушке, скуластой, со стянутыми в узел светлыми волосами и завитками на висках. Кожа у нее была цвета слоновой кости, черты лица точеные, а глаза цветом напоминали бледное небо.
— Эффи, это Мэйбл, — сообщила сестра Мария. — Мэйбл, дорогуша, не покажешь ли ты Эффи, как гладить?
Мэйбл уперла кулак в тощее бедро:
— А почему бы ей не начать со стирки, как нам всем?
— Делай как тебе сказано, — нараспев проговорила сестра Мария, явно привычная к таким разговорам, и заскользила прочь так плавно, словно катилась на колесиках, что придавало ей сходство с призраком.
Мэйбл схватила меня за руки. Прикосновение к голой коже испугало меня.
— Что с твоими ногтями?
— Ничего, я такой родилась, — пробормотала я.
Раньше я никогда не выставляла руки напоказ и теперь жалела, что осталась без перчаток.
Она сухими грубыми руками ощупала мои ладони.
— Никогда не приходилось гладить?
Я покачала головой, и она меня отпустила.
— Сожжешь что-нибудь — ударю. Пошли.
Я обошла стол, стараясь идти на цыпочках, чтобы стать повыше, — может быть, Луэлла заметит меня первой.
— Смотри! — рявкнула Мэйбл, протягивая мне утюг.
Он оказался таким тяжелым, что я чуть его не уронила. Кожа у меня была нежная, как только что зажившая рана.
— Начнем с простого. — Мэйбл расстелила отороченную кружевом наволочку, прикрыла ее куском полотна, побрызгала водой из стоявшей рядом миски и велела мне приступать.
Я опустила утюг, и он зашипел.
— Разглаживай, — скомандовала Мэйбл. — До самых краешков. И постоянно двигай утюг, а то сожжешь.
— Я ищу свою сестру. — Я передвигала тяжелый утюг, как мне велели.
— Она здесь? — Мэйбл взяла соседний утюг.
— Да.
— И как ее зовут?
— Луэлла.
— Луэлла! — заорала Мэйбл, и я подняла голову. Рука замерла на месте, утюг зашипел снова. — Иди сюда!
К нам подошла девушка. При виде ее пухлого лица я ощутила страшное разочарование.
— Черт! — вскрикнула Мэйбл и вырвала утюг у меня из рук. Щеку обжег удар, такой резкий, что я вскрикнула и схватилась за лицо. — Тупица! — яростно прошипела она.
На белой ткани отпечатался коричневый треугольник, края его почернели, как подгоревший тост. Мэйбл швырнула мой утюг на огромную черную печку и оттолкнула меня бедром. В комнате перестали скрести белье, выкручивать и гладить. Все повернулись к нам. Схватив наволочку, Мэйбл распахнула дверцу печи и кинула наволочку в топку. На горячих углях взметнулось пламя. Дверца звякнула, а Мэйбл повернулась к девушкам, отвела непослушную прядь со лба и подняла палец, будто натягивая невидимую струну:
— Ни слова, ясно? Если сестра Гертруда прознает, каждую вытащу из постели и отлуплю.
Девушка, которая все еще стояла рядом, испуганно замерла:
— Ты сестра этой полоумной?
— Нет, — прошептала она.
— Все равно будешь за нее отвечать. Покажи ей, как пользоваться катком. Пусть лучше без пальца останется, чем мне еще одну наволочку испортит.
Прижимая руку к пылающему лицу, я последовала за самозванной Луэллой к корыту, где одна девушка скармливала одежду двум большим роликам, а вторая крутила ручку, скрипевшую при каждом обороте. Эта девушка была крепкая и сильная. Посмотрев на меня из-под пушистых ресниц, она бросила:
— Твои лапки тут и минуты не выдержат. Хелен, отойди, пусть она белье загружает.
— С радостью, — отозвалась Хелен, протягивая мне груду мокрой ткани.
— Встряхивай, — велела девушка у ручки. — И просовывай внутрь, только пальцы не суй, а то их зажует. Я — Эдна, — представилась она вяло, без улыбки. Ее круглое лицо блестело от пота.
— Эффи. — Я коснулась горящей щеки. Где же Луэлла? Меня охватила паника. — Где-то тут моя сестра, — сказала я. — Но я ее не вижу.
— Ну, мы не все заняты в прачечной. Младшие сидят на уроках. Сколько ей? — Эдна отпустила ручку, распрямилась и даже застонала от облегчения.
— Шестнадцать.
— Тогда должна быть здесь. Милли! — крикнула она девушке, как раз выливавшей ведро кипятка в корыто. — В яме кто-нибудь сидит?
— Да вроде нет.
Колокол отбил время, и девушки заволновались, отложили работу, развязали фартуки.
— Обед, — пояснила Эдна. — Едим мы все вместе, так что если твоя сестра не в яме, она придет.
Столовая оказалась большой, с белеными стенами и широкими сверкающими половицами. Пахло кухней — бульоном из костей и луком, а еще воском для полировки и тунговым маслом, как будто все совсем недавно покрасили и натерли. Я никогда не бывала в таких голых опрятных помещениях, абсолютно безжизненных — ни картин, ни книжных полок. Где они держат книги? Наверное, в классных комнатах. Конечно же, девушкам тут разрешается читать и писать.
Наши шаги отдавались гулким эхом, когда мы шли по гладкому полу вдоль длинных дубовых столов с аккуратно задвинутыми под них стульями. В окнах — за толстыми металлическими решетками — виднелись холмы. Начинался дождь. При виде решеток мне стало нехорошо — я наконец осознала, что заперта. Но где же Луэлла?
Мы не садились, а стояли у своих стульев, пока не вошла сестра Гертруда и не расположилась во главе стола. Последовала длинная пауза, во время которой сестра оглядывала столовую. Потом она величественно кивнула, разрешая нам сесть. Вслед за другими девушками я опустилась на стул и склонила голову в молитве, не отрывая взгляда от лохмотьев лука, плававших в миске. Когда молитва наконец закончилась, я оглядела стол — все молча ели суп — и с трудом подавила желание вскочить и прокричать имя сестры. Никто не разговаривал. Когда я попыталась заговорить с Эдной, сидевшей рядом, она ущипнула меня под столом, и я замолчала.
Комната наполнилась стуком ложек, скрипом стульев, кашлем, сопением и сумасшедшим стуком моего сердца. Ударенная щека все еще горела, и я с ужасом почувствовала приближение приступа.
