Я люблю тебя, сестренка, но я задыхаюсь. Я должна это сделать.
Когда я буду скучать по тебе, я стану вспоминать, как держала тебя за руку на краю поля — там, где мы впервые услышали цыганскую музыку. В это мгновение все для меня переменилось. Я обещаю объяснить это тебе однажды, и я напишу, как только смогу. Ты сильнее, чем думаешь. Твое сердце не разорвется никогда. И чтобы никаких приступов, пока меня не будет! Поцелуй маму. Скажи ей: я знаю, она этого не поймет, но я все равно ее люблю.
Навечно твоя сестра Луэлла»
Я в ужасе посмотрела на пустой холл. Маятник часов покачивался, и тиканье отдавалось в моей груди, как слабенькое второе сердце. Дверь в комнату Луэллы была распахнута. Она убежала посреди ночи, бог знает в каком часу, и теперь уходила от дома все дальше и дальше. Мой обычный страх стал сильнее. Но все же это была не та трагедия, какой я всегда боялась. Когда я бежала домой от станции, сверлила взглядом часы, ожидая возвращения девочек из школы, или выглядывала в окно, чтобы увидеть их на вершине холма, я не могла представить ничего подобного — во всех моих страхах девочки становились жертвами. Скомкав письмо, я вернулась в спальню и хлопнула дверью.
Эмори сел в постели.
— Что случилось? — Он выглядел оглушенным, как будто еще не проснулся, волосы на его голове торчали в разные стороны. Я швырнула бумажку на кровать и распахнула окно — мне был необходим хотя бы один порыв ветра! Я вцепилась в подоконник, но воздух оставался душным и тяжелым, а небо низко нависло над землей.
Я услышала за спиной шорох бумаги и щелчок открывающегося футляра для очков. Когда я повернулась, он уже натягивал брюки на худые ноги. Глаза со сна припухли, а лицо наливалось кровью по мере того, как он надевал рубашку, застегивал ее, заправлял в брюки. Расправив воротничок, он накинул на шею шелковый галстук и тут же запутался в нем.
— К черту!
Я подошла к нему, пряча страх за необходимостью поправить галстук, а Эмори потирал пальцем переносицу и старался не смотреть мне в глаза.
— Почему? — Мой голос дрогнул.
— Она дерзкая и неблагодарная девица, и всегда такой была. Мы доверяли ей и дали свободу, но она зашла слишком далеко. — У Эмори на виске пульсировала жилка.
— Что ты будешь делать?
— Найду ее.
— Ты думаешь, что она у тех цыган, за холмом?
— А в округе есть другие цыгане?
— Она сказала, что уходит с ними. Что, если они уже покинули город?
— Далеко уйти не могли. Я приведу ее домой к ужину. И не смей показывать это письмо Эффи, что бы ни случилось.
Галстук Эмори выскользнул у меня из пальцев и упал ему на грудь. Я смотрела на него, не в силах поднять взгляд. Его уверенность и убежденность в том, что все будет так, как он захочет, успокаивала. Именно это его качество меня и привлекало, помогало справиться с моей вечной паникой. Но тут я вспомнила строчку, на которую поначалу не обратила внимания: «Я не смогу простить папу и не смогу дальше лгать маме».
— Что Луэлла не может тебе простить? — Это был опасный вопрос. Ответ на него не принес бы ничего хорошего ни одному из нас, но я должна была его услышать.
— Да если бы я знал! — сразу же ответил он и снял с крючка куртку.
Он вышел в коридор, а я побежала за ним, пытаясь пригладить ему волосы.
— Ты такой растрепанный…
— Прекрати! — Он оттолкнул мою руку и быстро поцеловал меня в лоб, а потом сбежал вниз по лестнице.
Воздух будто раскололся: мой муж не поцеловал меня в щеку или губы, а поцеловал в лоб, как будто успокаивал ребенка. Часы пробили шесть, я подняла руку и стерла с лица следы этого поцелуя. Что толку паниковать или воображать ужасы, которые могли поджидать Луэллу. Несмотря на все недостатки Эмори, о семье он заботился, и он все устроит.
Втянув живот, я вернулась к себе, оделась, позавтракала и повела Эффи гулять. К тому моменту, когда мы вернемся, Луэлла уже будет дома. Пока она сидит в своей комнате мрачнее тучи, мы с Эмори решим, что с ней делать дальше.
Но к вечеру, когда мы с Эффи на надземке доехали до Болтон-роуд с новыми перчатками, Луэллы все еще не было. Я поняла это сразу как только вошла в дом и увидела напряженное лицо Эмори. Мой муж не из тех мужчин, которые проигрывают. Когда он увел меня в гостиную, я поняла, что ситуация отчаянная.
Моя свекровь, похожая на древнюю фарфоровую статуэтку, сидела на краю кресла, стиснув руки, и смотрела на меня обвиняющим взором. Этта Тилдон не выходила из дома после смерти мужа, то есть больше года. Меня снова охватил ужас. Только самые дурные вести могли привести ее сюда.
Я замерла на месте, а Эмори вышагивал по гостиной, освещенной заходящим солнцем.
— Луэллы в таборе не было. Я поговорил с родителями тех детей, о которых она писала, и они тоже ничего не знают об их местонахождении. Они сообщили, что их дети убежали вместе с Луэллой посреди ночи, взяв лошадь и кибитку. Хотя и то и другое принадлежит этому парню, Сидни. Его отец сказал, что, выходит, мальчик не украл, и, хотя он не одобряет такого поведения, дети вправе были уйти. Я заявил, что он невежа и что, насколько я понимаю, они украли мою дочь. Ситуация вышла некрасивая. Брат мальчика, некий Иов, замахнулся на меня, и я пригрозил полицией.
Меня охватило облегчение, а за ним гнев. Во всяком случае, Луэлла не убита и не лежит в канаве, как я могла вообразить. Она убежала, как и обещала, совершенно не думая, как мы себя будем чувствовать. Я вспомнила ее лицо в автомобиле в тот миг, когда она выбросила пуанты, ее неповиновение и дерзость. Она, как и Эмори, делала только то, что хотела, и знала, что мир о ней позаботится.
Я присела на край дивана:
— Куда они уехали? Их родители должны знать.
Этта фыркнула, но промолчала.
Эмори ударил себя кулаком по бедру:
— Они не знают!
Ветер, которого я так ждала весь день, наконец-то влетел в открытое окно. Я повернулась к нему лицом, а Эмори налил себе скотча из резного графина, стоявшего на маленьком столике. Хрусталь звякнул о поднос, и звук наполнил всю комнату.
— Итак, что мы имеем, — продолжил он. — Если цыгане и собираются искать своих детей, нам они об этом рассказывать на намерены. Они бродяги, живут очень тесными семьями и не любят, когда незнакомцы вмешиваются в их дела. Я полагаю, они хотят избавиться от Луэллы не меньше, чем мы — ее вернуть, но нам придется искать ее самостоятельно.
— Что мы будем делать? Можем ли мы отправить за ними полицию? Как мы ее найдем? — Я оттянула воротничок платья.
Эмори осушил стакан и налил себе другой.
— Полиция ничего не сделает. Луэлла ушла по своей воле. Ей шестнадцать. Если она хочет уйти, никакой закон ей этого не запретит. Более того, если они с этим парнем захотят, их поженит любой мировой судья.
