Катя, не отрываясь от блокнота, мотнула головой. Ей никак не давался поросячий пятачок, а она хотела закончить именно сегодня, чтобы завтра показать свои наброски Ромке.
Мама немного постояла в дверях, очевидно решая, оставить взрослую дочь одну или все же еще попытаться вызвать ее на откровенность, потом приподнялась на носочках и заглянула в Катин блокнот.
— Какая прелесть! — искренне вырвалось у нее, и она сделала шаг вперед. — А еще есть?
Катя глянула на маму с подозрением, но потом все же протянула блокнот. Мама пролистала его, улыбаясь на каждой новой странице все шире, потом растроганно вздохнула и вернула блокнот Кате.
— Как давно ты не рисовала для души, — просто сказала она. — Я боялась, что совсем забросила.
Катя пожала плечами. Внутри встала уже привычная стена, за которую она никого не хотела пускать.
— Это для Ромкиной игры, — настороженно проговорила она. — Персонажи.
Мама чуть удивленно повела бровями, однако спросила не про игру.
— Но ведь от души, а не по указке, — уточнила она. Катя поморщилась, хотя не могла не признать ее правоту. Даже рисуя декорации для КВН, она не чувствовала такого вдохновения и такой радости, как сейчас. И дело, кажется, было вовсе не в ее любви к овечкам.
— Мам… — неожиданно даже для самой себя проговорила она. — А если бы я, например, в вольные художницы подалась? Не захотела поступать в институт, сняла бы себе студию на каком-нибудь чердаке, носила глупый берет и не имела бы в будущем никаких перспектив, ты бы стала меня любить?
Мамины брови на мгновение взлетели вверх, но следом она присела рядом с Катей на кровать, взяла ее руку в свои и крепко ее сжала.
— Катюш, я буду любить тебя всегда, — очень проникновенно сказала она. — Наверное, когда ты станешь мамой, ты сумеешь лучше понять, что невозможно не любить собственного ребенка, даже если он все делает не так, как ты хочешь. Он может обижать и обижаться, может грубить и самовольничать, может устраивать истерики или изводить молчанием, но здесь, — она приложила ее руку с собственной груди, — в сердце, он ничего не способен изменить. Эта любовь рождается у женщины в тот момент, когда она становится матерью, и никуда после не уходит…
— А у мужчины? — не стала дожидаться окончания ее речи Катя. Да, возможно, однажды она почувствует то, что чувствует мама, но сейчас ей было мало просто слов. Она должна была понять.
Мама чуть напряглась. Катя напряглась тоже.
— Если ты о Косте… — начала было она, но Катя мотнула головой. Со Строевым она разберется позже. В данный момент ее интересовал Давыдов.
— Я о Ромкином отце, — наконец прямо сказала она. — Я… случайно стала сегодня свидетельницей их разговора. Он ненавидит Ромку за то, что тот не пошел по его стопам! Он готов в самых несусветных грехах его обвинить и унизить за любую мелочь! Он требует от него беспрекословного подчинения, как на плацу, как будто Ромка не сын, а зеленый новобранец! Он!.. — она выдохнула, надеясь немного успокоиться, но это плохо помогло. И пожалуй, именно возмущение, перехватив горло, не позволило продолжить в том же духе. — Ты говоришь о безусловной родительской любви, мама, и я не имею права тебе не верить! Но разве это любовь? Разве это можно назвать любовью?
Мама тоже вздохнула и погладила большим пальцем Катин большой палец, как раньше в минуты смущения.
— Денис Денисович — сложный человек… — начала было она, но Катя снова перебила.
— Он не сложный человек! — категорически возразила она. — Он эгоист и самовлюбленный фанатик! Попрекать сына за то, что содержит его, пока Ромка учится в институте! Разве это не его, родительская, обязанность? Сам же проспорил, а теперь тычет Ромку по делу и без повода! Он хочет, чтобы все было по его, не думая о том, что у Ромки собственная жизнь, собственные интересы, собственные мечты, наконец! Знаешь, сколько он работает помимо учебы? Ночами, и в автобусе, и на большой перемене: я знаю, видела! А то, что это работа за компьютером, так она не менее ценна, чем его марши на плацу! Таким сыном гордиться надо, а не требовать того, чего он дать не может! Вот тогда это будет любовь! А ты говоришь!..
Мама, однако, напротив, замолчала. Смотрела на Катину руку, периодически качала головой и о чем-то думала. Катя ждала.
— Эгоист и самовлюбленный фанатик, — наконец повторила мама и, подняв голову, улыбнулась Кате. — Именно эти слова я говорила Свете, когда она рассказывала мне про мужа. А она в ответ твердила, что Денис очень любит Ромку и хочет сделать из него настоящего мужчину.
— Рома — настоящий мужчина! — отрезала Катя и теперь уже сама отвернулась, чтобы скрыть непрошеные слезы. — Настоящей многих! И уж точно настоящей своего недалекого папаши! Так и хотелось посмотреть этому ослу в глаза и высказать все, чего он заслуживает! Не представляю, как Ромка терпит!
Мама снова помолчала. Потом снова покачала головой.
— Тут, наверное, нельзя так однобоко судить, Катюша. У Дениса Денисовича тоже ведь была своя мечта, а с ней, знаешь, нелегко расстаться. Нет, я не оправдываю его поведение с Ромой, — поспешила добавить она, увидев, очевидно, раздражение на Катином лице, — лишь предлагаю взглянуть на ситуацию его глазами. Он мечтал о сыне как о продолжателе династии и был безумно рад, когда у них со Светой родился мальчик. Носил их обоих на руках, выполнял любые капризы, это Света так говорила. Даже согласился назвать сына Ромой, а не Денисом в продолжение традиции, потому что Света была убеждена в том, что два одинаковых имени в одной семье — к несчастью, и приводила пример рано погибшего свекра. Вообще, как я поняла, при всей суровости Давыдова-старшего именно Света незримо управляет их семьей, умело направляя своенравного мужа в ту сторону, в которую считает нужным. Но воспитание сына взамен отдала в его руки. Вот он и воспитал такого же упрямца и гордеца, как он сам. И не может его прогнуть, как ни старается.
Катя фыркнула: жалко Давыдова-старшего ей не было ни на грош.
— Ромку не надо прогибать! — отрезала она. — Он классный парень и замечательный человек! И ему было бы куда проще жить, если бы один… «воспитатель» перестал его дрессировать и вспомнил о том, как любить. Ну или хотя бы не вмешивался в его жизнь! В конце концов, Ромка не его собственность! И пора уже с этим смириться!
Мама терпеливо выслушала ее, а потом вдруг улыбнулась и лукаво заметила:
— Ты очень хорошо знаешь Рому, Катерина. А ведь вы вроде особо и не общались.
Катя передернула плечами.
— Не общались, и что? — снова включила защиту она. — Мне, в отличие от Дениса Денисовича, не надо сорок лет, чтобы разобраться в человеке и оценить его! Вон мы с Ромкой на выставку сегодня ходили, и я потом вела себя так… некрасиво, даже самой сейчас стыдно. А он и слова мне обидного не сказал, стерпел! Одного этого хватило бы, чтобы…
— С Ромой ходили? — уточнила мама, и в ее голосе послышалось удивление. — А почему не с Олегом?
