– А ленточку бы я поменяла. Ну или постирала бы. Колокольчик лучше смотрелся бы на новой, – неосторожно сказала Ева.
Замаха Ева не увидела. Громадный кулак сокрушил мраморную колонну, которая сломалась, словно была из печенья.
– Я пошутила! – торопливо воскликнула Ева.
Каменная девушка отступила назад.
– Сказать такое была не самая удачная идея, – покачала головой Белава. – Эту ленточку Буеславе подарил парень, который в неё влюбился. В каменную девушку! Стесняюсь спросить: что за газ был у него в газировке? Шёл по Невскому, увидел Буеславу – и влюбился. Залез на фасад «Зингера» и повязал ленточку ей на ногу.
– Может, уговорить его подарить ей новую ленточку? – предложила Ева.
– Трудно будет. Он сорвался с фасада, сломал себе всё на свете и умер. Такая вот грустная история, Дедятка! – бывшая русалка состроила кислую мину, в последний раз коснувшись ногтей кисточкой и подальше отставив руку, чтобы полюбоваться результатами своей работы.
«А они неплохие ребята!» – подумала Ева и засомневалась, её ли эта мысль. Вроде бы её, а может, и нет. Белава продолжала что-то говорить. Жижа в ванне нетерпеливо плеснулась, и Белава замолкла. Тонкая, едва различимая паутинка протянулась к Пламмелю.
* * *
– Мы хотим показать тебе кое-что, – сказал Пламмель, подавая знак Груну и Буеслаеве.
Те ненадолго скрылись и вернулись с громоздкой деревянной клеткой. Поставили её рядом с Пламмелем и отошли. В клетке, задом вжавшись в дальнюю стенку, дрожал перепуганный золотой барашек. Маленькие рожки только ещё начинали намечаться. Они были не золотыми, а ближе к серебру. Левый чуть отставал в росте от правого. От пуповины барашка исходил оборванный кровоточащий корень.
Жижа в ванне шевельнулась, и барашек даже раньше, чем взглянул в ту сторону, мгновенно отскочил в самый удалённый от Фазаноля угол клетки. То, что он испытывал к Фазанолю, было сильнее ужаса. Он убегал от него, как убегал бы от раскалённого прута. Ева сразу уловила, что никакого слияния здесь быть не могло. Барашек скорее умер бы, чем подпустил к себе Фазаноля.
«Есть такое понятие – антинаграда: растворение личности злодея, убившего много Магических животных. Всё, что мы делаем, отражается на нас. Нельзя даже муравья специально раздавить, чтобы не получить немного антинаграды. А обратное явление – магия благодарности, как у тебя».
Вот для чего Фазанолю нужна Ева – он прекрасно понимает, что ни одно Магическое существо его не примет. Будет кусаться, царапаться, бодаться или просто умрёт – каждое по своим возможностям. Слишком сильный от него исходит запах смерти.
К Пламмелю барашек тоже относился без симпатии. Когда Пламмель подошёл к клетке, барашек задрожал. От его золотой шерсти полетели крошечные искры – не золотые, не зелёные, а какие-то промежуточные. Одна из искр попала Пламмелю на руку. Он скривился и торопливо отскочил.
– Неплохо, да? Сглаздамата не боюсь, а этого мне никак не отбить! Мы называем такие искры «салат»! – сказал Пламмель. – Рыжьё, зелень, салат… Неплохо? Это Белава придумала!
Он посмотрел на неё с гордостью, радуясь, что и русалка может придумать что-нибудь, не связанное с охмурением или разгрызанием рыбьих голов.
– Я не буду вам помогать! – упрямо сказала Ева.
Её заявление никого не напугало.
– Ясень перец, будешь! – ухмыляясь, заверил её Пламмель. – Ты не нам помогаешь, а сохраняешь жизнь баранцу! Если не поможешь – нам придётся сделать с ним то, что рано или поздно делают со всяким бараном. Мы получим золотое руно и некоторое количество салата.
– Если хочешь сохранить ему жизнь, зачем ты оторвал у него корень? – спросила Ева.
Пламмель с тревогой взглянул на ванну:
– Случайно. У них, оказывается, как у джиннов, на конце корень тоньше паутины. Но всё к лучшему. Если б не корень, барашек бы удрал в Теневые миры! Но из-за этого корня он истекает кровью, а Белаву к себе не подпускает.
Белава сердито буркнула про искры. Из оборванного корня непрерывно сочилась кровь, густела и превращалась в оливковую магию. Котошмель совершенно опьянел. Он то порывался лететь к клетке, то возвращался к Еве – дёргался как на резинке.
– Стяни вот этим! Он сразу остановит кровь! – Белава бесцеремонно толкнула Еву в плечо и сунула ей нечто напоминающее червя или пиявку.
Едва Ева взяла её, как пиявка обвила ей палец. Ева попыталась сорвать её. Бесполезно. Палец словно сковало стальной полосой. Такую не сдёрнешь, разве что вместе с костью.
– Не бойся, Дедятка! – успокоила её бывшая русалка. – Коснись пиявки в узкой части и решительно три пальцами! Ещё решительнее! Она так не любит… Видишь, разжалась! А теперь посади её на пуповину баранцу! Она обовьёт её и остановит кровь!
С пиявкой в руках Ева послушно шагнула к клетке. Баранец, резко шарахнувшись от неё, врезался в стенку. Клетка покачнулась. Ева остановилась, сама испуганная ничуть не меньше. Попыталась сказать баранцу что-то успокаивающее, но замолчала уже после двух фраз. Голос был какой-то прыгающий, врущий. Голос предателя. Магические звери на такие не реагируют.
Пламмель удивлённо присвистнул, зато Белава неудаче Евы обрадовалась.
– Вот! Что я говорила! У Дедятки тоже ничего не получилось! И нечего было на меня орать! – с торжеством воскликнула Белава.
Жижа в ванне шевельнулась и, нарушив все законы тяготения, взвилась фонтаном. Вокруг что-то неуловимо изменилось. Мир стал противнее. Ева почувствовала страшную вонь. Только что обоняние её было забито, а тут вонь нахлынула опять. Ева удивилась этому, но тотчас разобралась, в чём дело. Фазаноль перестал к ней примешиваться, потому что сообразил, что иначе баранец и Еву не подпустит к себе. И в этом Ева увидела свой шанс. Пока она будет рядом с баранцом – зловонная жижа не подслушает её мыслей. И Ева шагнула к клетке. Баранец опять отпрянул, но уже не с таким ужасом, как прежде.
– Я просто осмотрю рану. Хорошо? А потом уже определим, как быть… – пообещала Ева. – Она подбирала слова тщательно, будто баранец мог понимать человеческую речь. Слова – продолжение мысли, мысли – продолжение чувств, чувства – от движения сердца. Пока она себе верит – и баранец ей верит. – Я понимаю, тебе паршиво! Сидишь в клетке. Всего боишься, всё незнакомое, заперли. Мне тоже паршиво! Я тут тоже как в клетке. Вокруг какие-то хмыри!
Белава оскорблённо фыркнула, приняв «хмырей» на свой счёт. Дверца клетки была на замке, но Пламмель издали махнул рукой, и замок, расплавившись, стёк жидким металлом. Ага! Нервничает Ясень Перец! Наверняка ведь можно было и проще снять. Ева потянула дверцу. У баранца дрожала задняя нога, но оливковые искры почти не сыпались. Ева понадеялась, что он её всё-таки подпустит.
Она уверенно сделала шаг, но баранец внезапно подскочил, врезался спиной в крышу клетки и уставился на что-то позади Евы. Ева повернулась и увидела, что стена раскалывается длинным зигзагом. В разрез осторожно, чтобы не обжечься, протиснулся стожар. На плечах у него сидел малютка Груня, сжимая в руке поводок глухо клокотавшего Лайлапа.
