– Ну, Дедятка, явилась наконец-то! Десять минут я сзади маячила, пока ты меня заметила! – хлопая кукольными глазами, сказала бывшая русалка.
Слово «Дедятка» Еве неожиданно понравилось.
– Ясень Перец! Добро пожаловать в коллектив! – пригласил Пламмель.
Ева смотрела на Белаву и Пламмеля каким-то новым, не своим взглядом. Ей казалось, что она видит все их жалкие желания, читает все их мыслишки. Он была как Снежная королева, чуть ли не острую ледяную корону на себе видела. Раньше Ева не понимала этого персонажа. Снежная королева, фу! Кай ей понадобился. Зачем? Снежная королева – понятно, она нечто вроде офисной дамы, а Кай – спутник-паж, такой умненький, слегка корыстный послушный мужчинка, который вовремя улыбается, вовремя исчезает и никогда не скажет ничего лишнего. Удобный мужчинка. Но всё это было приблизительно, навскидку. Теперь же Ева поняла её изнутри, потому что сама ею стала. Холод, логика и кристальная ясность. Всё контролируешь. Всё понимаешь. Всё знаешь. Предугадываешь каждый шаг этих жалких людишек, управляемых жалкими желаниями. Вон они – видны, как леска на театральных марионетках! Дёргаешь за одно желание, за другое – и человек послушно идёт, не ощущая подмены. Если же уловит подмену, можно добавить страха, и тогда вовсе наплевать на желания! Хотят жить, хотят удовольствий – пусть пошевеливаются! Ева поморщилась. Она презирала людей. Жвачные! Да любая корова рядом с ними – венец творения!
Кто у нас тут? Пламмель? Давайте его сюда! Им руководят желания и инстинкты! Хочу драться – дерусь. Хочу красавицу – получаю красавицу. И горе тому, кто встанет на пути между ним и его страстью. Он отважен, яростен и прост как степной пожар. Куда дует ветер, туда и несётся, пожирая всё, что перед ним. Фазанолю верен потому, что тот умеет оплачивать верность, и потому, что Пламмель верен сам по себе. Не кусает руку, бросающую ему мясо.
А как он смотрит на Белаву, на её красивое тело, на изгиб шеи, на зелёные волосы, на капризные губы! Свысока, но одновременно и с обожанием! Бывшая русалка для него загадка! Он пытается постичь её тайну – и не может: как в стену утыкается! А всё потому, что и загадки никакой нет, и тайны нет, но Пламмель в это поверить не способен. Есть тайна, есть!
Пламмель свирепеет. Ноздри его раздуваются. Ему хочется схватить Белаву за плечи и встряхнуть. Да очнись ты, женщина! Да выдай ты хоть одну человеческую реакцию, хоть притворись думающей, любящей, заботливой, к чему-то стремящейся! Но в этой хорошенькой головке не мозг, а мрамор, как у атлантов! Гусыня натуральная! Все её бабушки-русалки только на мужском интересе и паразитировали! Рыбу сырую лопали вместе с кишками! У неё же ни мозга, ни души, ни совести – ничего! Зато как величественно она полирует свои ногти, как победительно улыбается! Кажется невероятным, что невозможно достучаться до этой души!
«Умница, крошка!.. Я и сам об этом не задумывался! Ужасно интересно смотреть на мир твоими глазами, через твоё сознание! Ну-ка взгляни теперь на Белаву! Пойми её!»
Ева послушно смотрит на Белаву. Белава метаний Пламмеля не понимает и не пытается понять, как кошка не вникает в психологию хозяйки. Что движет хозяйкой, какие у неё чувства. Нравится меня гладить – гладь! Нравится кормить – корми! Белава вообще не из тех, кто мыслит. Она живёт. Она актриса, она фильмовая дива! Она желанна и прекрасна. Весь мир для неё – как та публика в шкафу ВСЕСТРАМАГА, которая по знаку ведущего вовремя должна выдавать нужную реакцию. Ничего интереснее, чем она сама, для Белавы не существует и существовать не может.
Спроси у неё: «Что для тебя дороже – один твой ноготь или всё население Франции?» – может, Белава, как человек в принципе незлой, и согласится кончиком ногтя пожертвовать. Но уж мизинца ни за что не отдаст! Кто мне эти французы, они много для меня сделали? А тут мой мизинец! Идите лесом!
Жижа в ванне плеснула, и улёгшаяся было вонь стала невыносимой. Фазаноль веселился. Мысли Евы его забавляли. Еве же стало вдруг безразлично. Ну подсматривает и подсматривает! В конце концов, все мы знаем, что сотни компьютерных алгоритмов читают нашу переписку и прослушивают телефонные звонки, миллионы камер смотрят из всех углов. И это так привычно, что уже почти наплевать.
«Вот как выглядит слияние с Фазанолем! Он никого не принуждает и не растворяет. Он даже особенно не управляет никем! Просто раздувает огонь, который уже есть в маге, и превращает его в пламя. Одно дело – огонь на древесине, и совсем другое, когда кипят кислоты или дымит подземный торфяной пожар. Фазаноль каждого готов принимать со всеми его недостатками. От каждого – свою работу. Все желания законны!»
Вроде всё было логично, но краем сознания Ева ощутила смазанную досаду Фазаноля. Почему досаду? А… раздувать… древесина!.. Филат же говорил ей, что Фазаноль сжигает и растворяет… а тут такой подсказывающий образ… Но всё же он не направляет её мысли, мыслит она сама… Он лишь усиливает её собственные мысли, подкрепляет их, в том числе ошибочные.
«Погодите! Но если он может заглядывать в меня – значит, и я могу заглянуть в Фазаноля? Если мы одно совмещённое целое?»
Мысль показалась Еве удачной: воспользовавшись случаем, выведать тайны Фазаноля. Мы же играем в открытую, не так ли? Ты видишь мои карты – значит, и я могу увидеть твои? Она дерзко ринулась мыслью в тёмную жижу, плескавшуюся в чугунных берегах ванны, – и в ужасе отпрянула, задохнувшись и едва устояв на ногах…
Человек никогда не понимает до конца, что такое зло. Он знает это только в теории, очень приблизительно. Например, мы понимаем, что солнце – это горячо, но понимать это разумом и оказаться внутри пылающего газового шара – совершенно разные вещи. И со злом так же. Человек не в силах понять зло, потому что не состоит из зла. Он романтизирует зло, опирается на какие-то свои представления о нем, фантазирует. Добавляет элементы благородства и так далее и тому подобное. В человеке, безусловно, есть прожилки зла, но даже величайший тиран, совершивший все мыслимые и немыслимые преступления, увидев однажды истинное зло, поймёт, что он был не злом, а лишь искажением добра, и устрашится.
Жижа опять плеснулась. Фазанолю не понравилось направление, которое приняли мысли Евы. От жижи к Пламмелю метнулась тончайшая паутинка и коснулась его. А-а! Вот как это выглядит! Всё-таки прямой контакт!
– Не бойся нас! Мы ведь жизнь тебе спасли! – сказал Пламмель. Голос его звучал задорно и чуть гнусаво. Он словно бы слегка поддразнивал Еву.
– Когда это? – озадачилась Ева.
– На Невском. Кто, ты думаешь, приказал голему бросить шар и разметать машины? Вот она и спасла! – Пламмель дёрнул голым подбородком в угол комнаты. Из темноты выдвинулась каменная девушка. Нельзя сказать, что она была так уж огромна или неженственна, но это был боевой механизм – и совершеннейший. Действительно смогла бы размазать пару-тройку атлантов, хоть в антимагах, хоть в какой угодно защите. На левой ноге девушки была завязана грязная розовая ленточка с крошечным колокольчиком.
– Это Буеслава! А та, другая, которая шар бросила – Огнеслава! – водя кисточкой по ногтям, поведала Белава. – Буеслава девушка мирная, но трепетно относится к своей ленточке. Рассказывают, что в Магтербурге кто-то разнёс грузовик с краном и так напугал здоровенного крановщика, что тот до сих пор не заходит в тёмную комнату, пока мама не посветит туда фонариком. И вот надо задаться вопросом: не пытался ли какой-нибудь дурачок, моющий фасады, покуситься на ленточку каменной девушки?
