– Это вполне возможно.
Что, если волосы с его головы выпадут, как у пациентов, получающих химиотерапию в телешоу, что, если его крепкие ногти отвалятся, обнажив самую мягкую часть тела, что, если его кости станут полыми и ослабнут, что, если его кровь полна яда, что, если под его глазными яблоками затаились опухоли и медленно росли, словно игрушки для бассейна, надутые легкими Аманды: один вдох, затем следующий – пока не получится мячик для софтбола, что надавит на его глазницы изнутри?
– И эти люди, – эти слова она прошептала. Она их предавала. Она ненавидела Джорджа Вашингтона (что это за имя?), она ненавидела Рут и обвиняла их в том, что они привели внешний мир в этот дом. Аманда хотела надежно пристегнуться на переднем сиденье, ее левая рука бессознательно пыталась сжать правую руку Клэя, лежащую на рычаге переключения передач. Она хотела уехать из этого места и от этих людей.
Страх был чем-то личным. Первобытным. Ты охраняешь его, потому что думаешь, что таким образом сможешь его ослабить. Как они могли продолжать любить друг друга, осознав, что не могут друг друга спасти? Никто не мог остановить решительного террориста или постепенное изменение кислотности океанов. Мир был потерян, и Клэй с Амандой ничего не могли с этим поделать, так зачем это обсуждать?
Другими словами: миру конец, так почему бы не потанцевать? Наступит утро, так почему бы не поспать? Конец неизбежен, так почему бы не выпить, не поесть, не насладиться моментом, что бы он ни принес?
– Знаешь, чем мне хочется заняться? – Клэй стянул рубашку через голову и бросил ее Аманде в кучу грязных вещей, с ухмылкой и набухающим членом.
29
ВОЗМОЖНО, АМАНДА БЫЛА НЕНАСЫТНА. Иногда, если ты не знаешь, чем еще заняться, ты занимаешься сексом. Клэй мог помочь ей почувствовать себя лучше: не психически, но физически. Она позволила ему унести ее от себя самой. Ее тело и разум разделились. Она отдалась этому, хотя, возможно, помогла водка. Она согласилась. Более того. Она хотела этого. Скинула влажное нижнее белье. Легла на кипенно-белое одеяло. Одежда, которую она собирала, упала на деревянный пол.
Рубашка Клэя помнила внезапный пот – реакцию на шум. Аманда уткнулась носом в его подмышку и закрыла глаза. Провела языком по внутренней стороне его бедра и почувствовала соль. Издаваемые ими звуки были близки к крикам. Это не имело значения, ничто не имело значения. Она позволила крикам подняться откуда-то из глубины груди, как у оперных певцов в ее воображении. Удар плоти о плоть. Волосы прилипли к коже от слюны. Возможность забыть.
Аманда думала о самом лучшем из худшего – вот что такое сексуальная фантазия. Один член, два члена, три члена, четыре! Она думала о Д. Х., который наблюдает за ней с порога, затем входит в комнату, дает несколько советов, чтобы помочь Клэю ее трахать, чтобы – конечно, почему бы и нет – трахнуть ее самому. Трахаться, трахаться, забыть. Она кончила один раз, второй. Оставшейся у нее на животе жидкости хватило бы, чтобы наполнить целую стопку – это была работа юнца. Хватило бы, чтобы родить ребенка. Для этого много не нужно. Они могли заделать двоих, троих, десятерых, армию, альтернативные версии тех детей, что у них уже были: розовых и чистых, здоровых и сильных, новый мировой порядок, потому что старый мир был совсем не в порядке. Аманда приподнялась на локтях. Жидкость стекла с нее, как улитка по осоке, на красивое белое одеяло.
Клэй запыхался. Трахать ее вот так было словно надувать пятьдесят матрасов. Порой он мог вообразить распускающуюся опухоль в своих легких, черную и ужасную. И все же без риска жить нельзя. Он лег на живот, затем перекатился на спину. Пот на его коже выполнил свое предназначение – охлаждающий эффект.
– Я люблю тебя, – его голос звучал хрипло после всех их выдохов и призывов. Его не устрашало то, что они только что сделали. Он чувствовал себя обновленным. Он подумал о Рут и поклялся, что, когда они вернутся к себе в квартиру, он послушает «Лебединое озеро». И он правда любил Аманду, он любил ее, он любил. Он будет терпеть столько, сколько потребуется.
Возвращать признание в любви казалось неискренним. Эхо – это просто уловка физики. Она чувствовала себя свободной.
– Я беспокоюсь за Арчи.
Возможно, это был их лучший секс, хотя, конечно, удовольствие, как и боль, быстро забывается.
– Он будет в порядке. Мы вернемся домой, пойдем к доктору Уилкоксу.
Она встревоженно ткнула пальцем в пятно на покрывале.
– А кто вот этим займется? – Он погрузил палец в сперму, как перо в чернила. Написал невидимые буквы на ее животе.
Она снимет с кровати и эти простыни, оставит белье на полу прачечной.
– Может, когда вернемся, займемся чем-нибудь особенным. Это ведь по-прежнему наш отпуск. Мы могли бы поехать в Хобокен и заселиться в отель с бассейном на крыше. Бьюсь об заклад, это будет дешево.
– Хочу заехать в закусочную по дороге домой. – Клэй сразу же проголодался. – В одно из тех старомодных мест. Хром. Музыкальные автоматы. Мясной хеш с кукурузой.
Единственное, что нужно человеку, – это еда и кров.
– Отпуск дома. Фильмы. Сходим в Метрополитен. Поужинаем в китайском ресторане с серебряными чайниками, где приносят дольки апельсина вместе со счетом.
У них была идеальная жизнь.
Клэй представил конец лета в городе: марево жары, капель с оконных кондиционеров, хор грузовиков с мороженым, кондиционеры в офисных зданиях, протекающие на влажные тротуары, по которым ошарашенно бродят толстые туристы. Ему этого хватит. Мраморные столешницы, идеальный бассейн и сенсорные выключатели – это все, конечно, здорово, но дом – он хоть и плохонький, да свой, и все такое.
– Ты же не думаешь, что с Роуз что-то не так? – Момент капитуляции. Мимолетнее, чем оргазм.
Клэй рефлекторно начал говорить, что все в порядке, но он не верил в это, да и на самом деле вера не имела особого значения.
– Мне показалось, она в порядке. Ты что-то заметила?
– Нет. – Аманда сглотнула, прижав руку к горлу. Может, что-то было не так с ней? – А ты хорошо себя чувствуешь?
– Я чувствую себя нормально. Чувствую себя собой. – Клэй никогда не был самым наблюдательным человеком.
Аманда встала. Вытерла живот парой сложенных боксеров. Ее руки, ноги, талия отчетливо демонстрировали, что ей сорок три года. Было это покачивание, нежная дряблость лишней плоти, недостаточная упругость, хоть она и приятно лежала в руке, мягкая на ощупь. Естественно, бывали дни, когда она горбила плечи и не хотела, чтобы ее видели. В основном она была из тех женщин, которым хотелось сливаться с окружающими. То, какую прическу она носила, какую одежду предпочитала. Аманда была типичной. Ей не было стыдно за это. Но случались моменты – и это был один из них, – когда она чувствовала себя уникальной и совершенной. Возможно, в ней просто говорили едва уловимые отзвуки оргазма. Она радовала глаз. Испачканная, потная и в складочках, но при этом гладкая, зрелая и желанная. Люди – чудовища, но при этом – идеальные создания. Она чувствовала то, что называется сексуальностью, но на самом деле является просто удовольствием животного быть животным. Если бы она была оленем, то перепрыгнула бы через ветку. Если бы она была птицей, то поднялась бы в небо. Если бы она была домашней кошкой, то прошлась бы по всему своему телу языком. Но она была женщиной, поэтому она потягивалась и переносила вес с одной ноги на другую, как статуя из древних времен.
