– Выглядит красиво. – Клэй заглушил двигатель. Дети отстегнули ремни безопасности, распахнули двери машины и выпрыгнули на гравий – ретивые, как Штази.
– Не уходите далеко, – сказала Аманда, хотя это был вздор. Уходить было некуда. Ну, может, в лес. Вот насчет болезни Лайма она беспокоилась. Это была привычка матери – вскользь давать указания. Дети давно перестали слушать ее ежедневные сетования. Гравий издавал звук гравия под кожаными лоферами Клэя.
– А как мы попадем внутрь?
– Тут есть сейф. – Аманда сверилась с телефоном. Сети не было. А они даже не были на дороге. Она подняла телефон над головой, но маленькие штрихи пойманной сети отказывались появляться. Она сохранила информацию заранее. – Сейф… на ограде, около обогревателя бассейна. Код шесть два девять два. Ключ внутри, он открывает боковую дверь.
Дом закрывала постриженная изгородь: чья-то гордость, она была как сугроб, как стена. Палисадник обрамлял забор из штакетника, белый, без тени иронии. Еще одна ограда, теперь уже из дерева и проволоки, окружала бассейн: с ней страховка была дешевле, а еще хозяева дома знали, что порой на этот привлекательный источник опасностей могут набрести олени, и если никого не будет дома пару недель, тупая скотина успеет утонуть, раздуться и лопнуть – устрашающее месиво. Клэй принес ключ. Аманда стояла в ошеломлении от послеполуденной влажности дня и прислушивалась к странному звуку почти полной тишины, по которому она скучала, или утверждала, что скучала, ведь они жили в городе. Было слышно гудение какого-то насекомого или лягушки, а может, их обоих, движение ветра сквозь листья, отзвук самолета или газонокосилки, или, может быть, это было движение машин по шоссе где-то далеко, и звук от него доносился, словно настойчивое биение волн, когда находишься близко к океану. Они не жили близко к океану. Нет, такого они себе позволить не могли, но почти могли слышать его, усилием воли, как справедливую награду.
– Ну вот и мы. – Клэй отпер дверь, озвучивая это непонятно зачем. Порой он так делал и со стыдом ловил себя на этом. В доме стояла тишина, свойственная дорогим домам. Тишина означала, что дом был добротным, массивным, что его органы работали в счастливой гармонии. Дыхание центрального кондиционера, бдительность дорогого холодильника, надежный интеллект всех этих цифровых дисплеев, почти синхронно отмеряющих время. В заранее запрограммированный час включится внешнее освещение. Дом, который почти не нуждался в людях. Полы из широких досок, добытые на старой ткацкой фабрике в Ютике, так плотно подогнанных, что не доносилось ни скрипа, ни стона. Окна настолько чистые, что каждый месяц или около того какая-нибудь птица, промахнувшись, врезалась в них и погибала в траве со сломанной шеей. Тут побывали какие-то умелые руки, они закрыли жалюзи, выключили термостат, протерли каждую поверхность со спреем «Виндекс», прошлись пылесосом «Дайсон» в расщелинах дивана, собрав кусочки органических чипсов из синей кукурузы и заблудившийся десятицентовик.
– Славно. – Аманда сняла обувь у входа; она была решительно убеждена, что обувь нужно снимать у входа. – Прекрасно.
Фотографии на сайте были обещанием, и обещание было выполнено: подвесные лампы, парящие над дубовым столом, на случай, если захочется собрать пазл посреди ночи, серый мраморный кухонный остров – сразу воображаешь, как будешь месить на нем тесто, двойная раковина под окном с видом на бассейн, плита с медным краном, чтобы можно было наполнить кастрюлю водой, не таская ее. Люди, которые владели этим домом, были достаточно богаты, чтобы все продумать. Она будет стоять у раковины, намыливая посуду, а Клэй на улице будет жарить мясо на гриле и пить пиво, внимательно следя за тем, как дети играют в жмурки в бассейне.
– Я за вещами. – Подтекст был ясен; Клэй собирался выкурить сигарету: грешок, который должен был быть секретом, но не был.
Аманда бродила по дому. Гостиная с телевизором, с французскими окнами, выходящими на террасу. Две маленькие спальни: одна цвета морской волны, другая темно-синяя, а между ними общая ванная. Чулан с пляжными полотенцами, стиральной машиной и сушилкой. К хозяйской спальне вел длинный коридор, обрамленный безобидными черно-белыми пляжными сценами. Даже если не брать в расчет хороший вкус, все было продумано: деревянный ящик, чтобы спрятать пластиковую бутылку со средством для стирки, огромная ракушка – колыбель для куска мыла, еще упакованного в бумажную обертку. Хозяйская кровать размера кингсайз была такой массивной, что никогда не вписалась бы в пролет лестницы на третий этаж, где располагалась их квартира. Ванная, смежная со спальней, была полностью белой (плитка, раковина, полотенца, мыло, белая тарелка с белыми ракушками), словно фантазия о чистоте, предназначенная для того, чтобы ты мог сбежать от реальности собственных экскрементов. Необыкновенно, и всего за 340 долларов в день, плюс плата за уборку и возвращаемый депозит. Из спальни Аманда увидела своих детей, которые уже натянули быстросохнущую лайкру и понеслись в направлении безмятежной синевы. Арчи – длинные конечности и острые углы, на едва выпуклой груди у розовых сосков прорастают коричневые завитки, Роуз – пышненькая и активная, с детским пушком, ее лайкра в горошек натянута на ногах, но на промежность не давит. Издав вопль предвкушения, они с восхитительным плеском встретились с водой. Звук что-то потревожил в лесу – оно появилось в поле зрения на общем коричневом фоне: две толстые индейки, тупые и дикие, раздраженные вторжением. Аманда улыбнулась.
3
АМАНДА ВЫЗВАЛАСЬ СЪЕЗДИТЬ ЗА ПРОДУКТАМИ. Они проезжали мимо магазина, и она доехала туда по памяти. Она ехала медленно, стекла машины были опущены.
В магазине было холодно, ярко светили лампы, проходы были широкими. Она купила йогурт и чернику. Купила нарезанную индейку, цельнозерновой хлеб, зернистую горчицу цвета грязи и майонез. Купила картофельные чипсы, кукурузные чипсы и банку соуса с кинзой, хотя Арчи не ел кинзу. Купила органические хот-доги, и недорогие булочки, и такой же кетчуп, который покупали все. Купила холодные, крепкие лимоны, газированную воду, водку Tito’s и две бутылки красного вина за девять долларов. Купила сухие спагетти, и соленое масло, и головку чеснока. Купила толсто порезанный бекон, и двухфунтовый пакет муки, и кленовый сироп за двенадцать долларов в граненой стеклянной бутылке, похожей на флакон низкопробных духов. Купила фунт молотого кофе, такого ароматного, что она чувствовала его запах через вакуумную упаковку, и кофейные фильтры 4-го размера из переработанной бумаги. А вам не все равно? Ей – не все равно! Она купила три упаковки бумажных полотенец, и солнцезащитный крем-спрей, и алоэ, потому что дети унаследовали от отца бледную кожу. Купила стильные крекеры, которые выкладывают, когда приходят гости, и крекеры Ritz, которые всем нравились куда больше, купила рассыпчатый белый сыр чеддер, и хумус с добавлением чеснока, и палку жесткой салями, и морковь, которую чистят так усердно, что она становится размером с детские пальчики. Купила печенье из кондитерской Pepperidge Farm, и три пинты политически сознательного мороженого Ben&Jerry’s
[5], и смесь для приготовления бисквитного торта Duncan Hines в коробке, а еще тюбик шоколадной глазури, тоже Duncan Hines, с красной пластиковой крышкой – родительство научило ее, что в один из неизбежных дождливых дней отпуска можно скоротать часок, приготовив торт из коробки. Она купила два пухлых цукини, пакет сахарного горошка, букет капусты кейл, такой зеленой, что она выглядела почти черной. Она купила бутылку оливкового масла, и коробку пончиков Entenmann’s с посыпкой, и связку бананов, и пакет белых нектаринов, и две пластиковые упаковки клубники, дюжину коричневых яиц, пластиковую коробку мытого шпината, пластиковый контейнер с оливками, несколько зеленых помидоров, завернутых в мятый целлофан, мраморно-зеленый и шокирующе оранжевый. Она купила три фунта говяжьего фарша и две упаковки булочек для гамбургеров, испачканных в муке, и банку солений местного производства. Купила четыре авокадо, и три лайма, и пучок испачканной в песке кинзы, хотя Арчи не ел кинзу. Вышло больше двухсот долларов, ну да ладно.
