Поскольку она была практически уверена, что Роберт Скотт, которого Амундсен победил в гонке к Южному полюсы, был викторианцем, она была убеждена, что ответы C и D не могут быть правильными. Но выбрать между первым и вторым она не могла. Поэтому она запросила помощь зала. Вот какие результаты она получила:
A: 28 % B: 48 % C: 24 % D: 0 %
Разумеется, тут так и тянет выбрать ответ В. Но посмотрите на ответ С. Почему так много зрителей выбрали именно его, хотя участница игры была совершенно уверена, что это неправильный ответ? Потому что участница ошибалась. Более того, высказав свои соображения вслух, она, вероятно, ввела в заблуждение многих из зрителей, и в результате зал проголосовал за вариант В, хотя без этого влияния выбрал бы ответ С, который и был правильным.
Однако разумность доверия публике может зависеть от страны, в которой вы играете. Говорят, что русские зрители печально известны склонностью вводить участника игры в заблуждение, намеренно выбирая неправильный ответ. Разумеется, всегда можно попробовать воспользоваться шорткатом, в применении которого для получения миллиона фунтов обвиняют майора Чарльза Инграма, – жульничеством. Утверждается, что он договорился с одним из зрителей в зале, что тот будет кашлять каждый раз, когда ведущий зачитывает правильный ответ. Оказалось, однако, что человек, знающий математику, мог обойтись и без кашляющего помощника. В вопросе, на который нужно было ответить, чтобы получить миллионный приз, предлагалось ответить, как называется число, состоящее из единицы, за которой следуют 100 нулей: A) гугол, B) мегатрон, C) гигабит или D) наномоль. Если вам нужна подсказка, я кашляну, когда назовут ответ А).
Если коллективный разум работает так хорошо, зачем нам специалисты? Оказывается, все зависит от того, какую задачу нужно решить. Хотя консервативный политик Майкл Гоув и заявил во время катастрофы, связанной с Брекситом: «хватит с нас специалистов», я не хотел бы оказаться в самолете, которым управляет коллектив пассажиров. И даже если против Магнуса Карлсена будут играть все шахматисты-любители на свете, собранные вместе, я знаю, на кого я поставлю. В каких же вопросах коллективный разум может оказаться шорткатом к правильному ответу, а в каких он вводит в заблуждение? Одним из ключевых параметров является независимость коллективного суждения. Помните участницу игры «Кто хочет стать миллионером», которая повлияла на мнение аудитории своим убеждением, что исследователь Антарктики Скотт был викторианцем?
Психолог Соломон Аш продемонстрировал, что коллектив может быть особенно убедительным, когда он побуждает людей поступать вопреки их собственной интуиции. В эксперименте, проведенном в 1950-х годах, Аш предлагал семи участникам определить, какая из трех линий на рис. 7.2 имеет ту же длину, что и линия на левой панели.
Рис. 7.2. Эксперимент Аша: какая линия той же длины, что и линия слева?
Хитрость была в том, что первые шесть ответивших были подсадными. Все они должны были назвать ответ B. И когда очередь доходила до седьмого, он снова и снова отказывался поверить собственным глазам и назвать ответ C. Ему застилало глаза желание не противоречить мнению коллектива, и он давал тот же ответ, что и первые шесть участников.
В эпоху социальных сетей это стремление к согласию может иметь самые гибельные последствия для нашей способности принимать независимые решения. Социальные сети очень сильно мешают независимости мнений коллектива.
Но есть данные, позволяющие предположить, что абсолютная независимость тоже не всегда бывает полезна для коллективного разума. Как выяснилось в одном очень интересном исследовании, проведенном в Аргентине, если до принятия решения члены коллектива имеют некоторую возможность посовещаться, результат получается еще лучше, чем в коллективе, полностью независимом.
Сначала исследователи попросили 5180 человек, собравшихся на лекцию в Буэнос-Айресе
[99], ответить на восемь вопросов, не обсуждая их с соседями. Например, какова высота Эйфелевой башни? Или сколько голов было забито на чемпионате мира по футболу 2010 года? Исследователи собрали ответы и вычислили среднее по каждому вопросу. Но после этого они попросили присутствующих разбиться на группы по пять человек и обсудить вопросы, а затем ответить на них еще раз с учетом этого обсуждения. Когда и эти ответы были собраны и обсчитаны, результаты оказались намного более точными.
Суть в том, что в группах, возможно, найдутся люди, обладающие знаниями по заданному вопросу, и это поможет сориентировать тех, кто, честно говоря, понятия не имеет, о чем идет речь. Таким образом, коллектив может извлечь пользу из присутствия специалистов. Те, кто совершенно не интересуется футболом, могут высказать лишь ни на чем не основанные догадки относительно количества мячей, забитых на чемпионате мира. Но если в группе из пяти человек окажется кто-нибудь, кто немного разбирается в футболе и сможет объяснить, что в среднем за матч забивают по 2–3 гола, а на чемпионате мира было сыграно 64 матча, у членов группы появляется разумная основа, на которой можно строить догадки. Скажем, можно подсчитать, что 2,5 × 64 = 160 голов. Правильный ответ был 145. Но важно тут то, что, когда члену такой группы нужно будет снова высказать предположение, но уже с использованием этого обсуждения, он вполне может учесть информацию, полученную от другого участника группы, который, по-видимому, знал, о чем говорил.
Разумеется, бывают люди, считающие себя специалистами, а на деле вводящие других в заблуждение. Поэтому не хотелось бы, чтобы на мнение коллектива влиял один уверенный в себе лидер. Однако, судя по всему, коллектив, состоящий из небольших групп, оказывается более продуктивным, чем коллектив, состоящий из отдельных индивидуумов.
Очень важную роль играет и еще один фактор: наличие в коллективе широкого разнообразия мнений. Участники эксперимента в Буэнос-Айресе с большой вероятностью принадлежали к одному и тому же социальному классу – людей, которым интересно посещать такие мероприятия. В результате исследование могло не охватить более широкого социального разнообразия. Это обстоятельство иллюстрируют некоторые любопытные случаи, в которых общественности предлагалось не оставлять бюджетные решения на усмотрение политиков, а участвовать в их принятии напрямую. Впервые идея партисипаторного (или инициативного) бюджетирования была опробована в 1989 году в бразильском городе Порту-Алегри. После финансового кризиса 2008 года, когда обрушилась экономика Исландии, правительство этой страны тоже решило привлечь к составлению бюджета представителей общественности. Однако, по общему мнению, эта инициатива не была успешной. По-видимому, на приглашение принять участие в этой работе откликнулись только те, кто интересовался политикой. Сформировавшаяся группа была изначально предвзятой и не представляла того разнообразия, от которого надеялись получить пользу.
