Освежим в памяти:
Лирический герой – Юлиан Отступник.
Адресат его речи – Иисус Христос.
Место действия – персидская пустыня.
Время действия – 363 год.
Таким образом, Юлиан признает, что христианство восторжествовало над язычеством, эллинизмом, иудаизмом и прочими конкурирующими течениями и ересями, бурлившими в Римской империи. Которая ныне и присно и во веки веков останется также христианской империей.
После той фразы Юлиан подбрасывает в воздух пригоршню собственной крови и гибнет на поле боя. Он признал свое поражение: как богословское, так и военное.
Полное имя императора было Флавий Клавдий Юлиан, а коль скоро трофеи, что достаются победителю, включают не только господствующий нарратив и историю, но также способ именования, далее император будет зваться Юлианом Отступником.
Разумеется, изложенное здесь правдиво лишь отчасти. Версии разнятся, порою с самого начала. После безуспешной кампании против царя Шапура II римское войско, изнуренное и теснимое персами, отступало к северу через западную Ассирию, держась близ реки Тигр. Оказавшиеся на чужбине римляне (в данном случае преимущественно галлы, но также сирийцы и скифы) обессилели и оголодали. В распоряжении персов имелись боевые слоны, чьи невиданные размеры и непостижимые движения, как ранее убедился Ганнибал, наводили ужас на простых легионеров. Разгорелся недолгий, но ожесточенный бой. В этой сумятице копье, прицельно пущенное безвестным конником-персом, рассекло кожу на руке Юлиана, пробило ребра и засело в нижней части печени. Не исключено (хотя и маловероятно), что императора на щите отнесли в палатку. Не исключено (хотя и маловероятно), что император, пока из него капля за каплей уходила жизнь, вел со своими соратниками философскую беседу. Но он определенно не произносил тех предсмертных слов, которые обеспечивают ему место в словаре цитат.
«Ты победил, галилеянин». Эта фраза впервые появляется у Феодорита в его «Церковной истории», написанной примерно столетием позже. Она представляет собой блистательный вымысел, но ведь историки бывают и отличными прозаиками.
Полтора тысячелетия спустя Суинберн напишет буквально следующее: «Ты победил, галилеянин бледный». Откуда это «бледный», почему? Не потому ли, что западное искусство почти на всем протяжении своего существования изображало Иисуса бледнолицым, похожим на уроженцев Северной Европы, коим был полной противоположностью император Юлиан: он появился на свет в Константинополе и большую часть своей жизни провел под ближневосточным солнцем? Или же Назаретянин именуется бледным потому, что принадлежит к другому миру? Или потому, что он уже мертв?
Вообще-то, более вероятно другое: поэту просто требовалось дополнительное короткое слово, чтобы строка стала более ритмичной и удобной для декламации. Поэтому единожды уже сочиненная фраза пересочиняется заново, на сей раз поэтом. Поэты тоже бывают отличными прозаиками.
В чем еще можно усмотреть некоторую странность: Юлиан «сказал», что побежден галилеянином, хотя в рядах персидского войска не было христиан, а единственной документально подтвержденной причиной смерти императора стало чужеземное копье. Да, но так ли это? Раннехристианские мифотворцы не зря ели свой хлеб: Юлиан «сказал» эти слова потому, что на самом-то деле пал от руки христианина и по воле христианского Бога; а если уж быть совсем точным, от двух пар рук: его взяла в клещи пара святых, Меркурий (ок. 225–250) и Василий (ок. 329–379). Первый – уж покойный (во всяком случае, по земным меркам), другой здравствующий. Святой Меркурий, сын римского военачальника-скифа, был обезглавлен за отказ от участия в языческих обрядах жертвоприношения. Но после кончины и канонизации он остался в строю, «служа мечом своим» современникам-христианам и будущим святым – например, святому Георгию (по крайней мере одному из них) и, почти тысячелетие спустя, святому Димитрию во время Первого крестового похода. В 363 году Василий молился перед иконой с изображением Меркурия в облике воина с копьем. Когда Василий открыл глаза, образа Меркурия на иконе уже не оказалось. Когда же образ вернулся, наконечник копья был орошен кровью, и в тот самый миг Юлиан умирал в персидской пустыне. Мог ли простой язычник противостоять небесной боевой мощи?
Римский император Юлиан никогда не бывал в Риме. Императором он стал случайно: случайности в ту эпоху чаще, нежели теперь, вели к восхождению на престол. С младых ногтей склонный к наукам, он был далек от двора и от военного искусства. В 351 году ко двору в Милане призвали его брата Галла, дали ему титул цезаря и поставили управлять восточными провинциями; через три года он был отозван, отдан под суд и казнен за душегубство. Настал черед Юлиана: будучи призван в Милан, он не сомневался, что его устранят сходным образом. Но у него нашлась заступница в лице Евсевии, второй жены императора Констанция; а помимо всего прочего, в глазах властей предержащих этот склонный к наукам юноша, скорее всего, не представлял собой угрозы. Возглавив западное имперское войско в Галлии, он – во всяком случае, по собственному свидетельству – был готов к поражению. Евсевия снабжала его философскими, историческими и поэтическими сочинениями, чтобы он даже во время подавления различных германских племен не прекращал своих штудий. В ходе усмирительных войн он трижды переходил Рейн; перед вратами Парижа легионы Юлиана провозгласили его августом. Хитростью он избежал отзыва в Милан и вступил в противоборство с Констанцием, управлявшим восточными провинциями империи. Когда сошлись их армии, судьба улыбнулась Юлиану: в 361 году в Мопсуэстии лихорадка унесла жизнь Констанция, единственного его соперника.
В соответствии с Миланским эдиктом 313 года Константин и его соправитель Лициний реабилитировали христианство. Таким образом, на законодательном уровне был предусмотрен нейтралитет государства в вопросах религии, притом что христианские священнослужители пользовались правом свободного перемещения в пределах всей империи, а также освобождались от уплаты налогов. После смерти Константина, последовавшей в 337 году, его сыновья Константин II и Констанций II правили уже как христиане. В свою очередь, Юлиан после восхождения на престол объявил себя язычником и более не посещал христианские храмы, однако тем самым не расшатывал христианство, поскольку оно не имело официально закрепленного статуса. Естественно, у христиан был свой взгляд на такое положение дел: некоторые даже подозревали, что Юлиан, вернувшийся триумфатором с Персидской войны, начнет гонения на их веру. Что могло помешать ему вновь поставить их вне закона и тем самым сделаться новым Диоклетианом?
В повседневной жизни Юлиан проявил немало черт натуры – аскетизм, скромность, воздержанность, ученость, – которые можно было бы счесть приличествующими христианину. В Сирии, среди, как издревле принято было выражаться, «гнездилищ порока», он не поддавался искушениям; деятельный, неподкупный, трудолюбивый и беспристрастный, он усовершенствовал судопроизводство, пересмотрел систему налогообложения и укрепил защиту империи от внешних угроз. Но все же… все же… он оставался отступником и лишь укреплялся в своей вере. Рожденный христианином и крещенный в христианство, он воспитывался в лоне церкви, однако беспрепятственно изучал эллинистическую философию. В возрасте слегка за двадцать был посвящен в Элевсинские мистерии – древний культ Деметры. Приверженцам этого культа обещалось воскрешение, рекомендовалась воздержанность и предписывалась строжайшая секретность; противники же видели только мрачные пещеры, горящие факелы и привидения – самое что ни на есть языческое язычество, непроходимое мумбо-юмбо. При всем том на протяжении десяти лет Юлиан держался на людях как христианин. Что это было: лицемерие? Многобожие? Или простое благоразумие? Ведь в Галлии большинство его войска составляли христиане, которые вполне могли не только откреститься от главнокомандующего-язычника, но и вознамериться лишить того жизни.
