Кристин предполагала, что Генри захочет быть с ней, ведь его восхищенный взгляд говорил о многом, но предложения стать его супругой она не ожидала, и в эту саму минуту была ошарашена им.
– Но мы ведь так мало знаем друг друга! – удивленно воскликнула она.
– Мало? А как же наша детская дружба? Мы же друг от друга не отходили! – весело напомнил ей парень: он так отчаянно желал заполучить Кристин в жены, что ни за что не упустил бы ее.
– Но это было так давно, и мы были детьми! – в свою очередь, напомнила ему Кристин, однако глубоко польщенная его незатейливым и даже грубоватым предложением. – Я так давно тебя не видела! Как я могу выйти за тебя, не зная, какой ты человек и мужчина?
– Я – все такой же, Крис! Я не менялся! Все тот же мальчишка-сорванец! – рассмеялся на это он. – Ну же, соглашайся! Я буду тебе хорошим мужем и буду заботиться о тебе. А о твоих сестрах мы не забудем: будем присылать им подарки и иногда навещать их, хочешь?
Кристин вдруг сильно смутилась и не нашла слов для ответа.
– Я увезу тебя в Лондон, и мы будем жить поживать и горя не знать. Крис, я не пью, я работящий и здоровый, и зубы у меня все на месте. А будет возможность, пригласим к нам Кейт и Кэсси, – добавил Генри.
– Генри, я… Я сама хотела уехать с тобой, но… Не в качестве твоей жены, – наконец, смогла сказать ему Кристин.
– Ну, не хочешь быть моей женой сейчас, мы можем и подождать со свадьбой, – сказал на это Генри, обрадованный ее словами. – Я люблю тебя, Кристин Глоуфорд, и готов подождать того дня, когда ты решишься за меня выйти.
От этого признания в любви Кристин густо покраснела.
– Ох, Генри, я хочу поехать с тобой, но быть твоей женой я пока не готова: я слишком мало тебя знаю, – робко сказала она.
– Тогда сделаем так: мы помолвимся, уедем в Лондон, а когда ты сама решишь, мы поженимся. Через год, два, три, неважно! Лишь бы ты была рядом. Ну, только согласись, Кристин!
Девушка колебалась: она мечтала уехать в Лондон, но уехать не в качестве жены, или невесты Генри. Кристин не желала обманывать его ожидания, не желала давать ему ложную надежду на брак, но подумала, что, возможно, он прав, и что со временем она полюбит его.
– Хорошо, Генри, я согласна! – тихо воскликнула она, сама не веря тому, что соглашается на такую авантюру.
– О, милая Кристин! Моя Кристин! Ты согласна! – Генри поднял ее на руки и закружил в воздухе. Парень был полон искренней чистой радости и любви к ней. – Я увезу тебя, и мы будем жить долго и счастливо! Ты никогда не пожалеешь о том, что согласилась! Пусть с меня шкуру сдерут – я выполню свое обещание и сделаю тебя самой счастливой на свете! – воскликнул он.
Несмотря на легкий испуг перед его страстью, Кристин была рада такому повороту событий и полна счастья того, что покинет ненавистный ей Вальсингам и начнет новую жизнь и, может, действительно выйдет замуж за Генри, ведь он был хорошим и надежным парнем. Мечта девушки превращалась в реальность: вскоре она уедет в Лондон, с надеждой и мечтами, вновь воскресшими в ее сердце.
Когда молодые люди вернулись в дом Глоуфордов и объявили о радостной новости, Кэтрин лишь обрадовалась и благословила их союз. Кэсси смутно понимала, что происходит, и что говорит Кристин о Лондоне, но была рада тому, что все вокруг были счастливы.
На утренней службе пастор Литли объявил о помолвке Кристин Глоуфорд и Генри Гуса, и жители деревни тут же зашептались о том, что «эта Кристин ждала городского, а нашими брезговала», но девушка не удостаивала вниманием ни эти колкости, ни завистливые взгляды молодых незамужних девушек: она чувствовала, что никогда не вернется в это ужасное место – гнездо религиозных фанатиков и сплетников.
Вечером этого дня мальчишки обнаружили в лесу тело Джона Тайли, повесившегося на суку большого дуба. Именно на том дубу, под которым любила сидеть Кристин. Обезумевшая от горя мать Джона прибежала к дому Глоуфордов и отчаянным воплем обвинила Кристин в том, что та заставила ее сына пойти на такой страшный грех. Кэтрин, возмущенная ее действиями, вышла из дома и попыталась поставить ее на место, но ее старания ни к чему не привели – миссис Тайли словно помешалась от горя.
– Убийца! Гореть тебе в Аду, Кристин Глоуфорд! Это ты погубила моего Джона! Ты! – истерично кричала мать Джона, ломая руки.
На это жуткое душераздирающее зрелище собралась поглазеть вся деревня: женщину все же удалось увести в ее дом, а община тут же разделилась – одни винили в самоубийстве Джона Кристин, считая, что она жестоко растоптала его светлые чувства к ней, другие же защищали ее и были возмущены буйством матери самоубийцы.
– Если все наши девицы будут выходить за первого попавшегося, кто тогда будет отдавать своих дочерей? Ишь ты! Джон сам виноват, что навязывался ей! Насильно мил не будешь! Оставьте в покое бедную девушку! – говорили одни.
– Эта Кристин только и ждала, как бы подороже продать свою красоту! Будь жив ее папаша, он бы проклял ее три раза! – кричали другие.
Разгоревшийся скандал разрешил лишь пастор Литли, прочитавший отрывок из Писания, в котором говорилось, что девица вольна выходить и не выходить замуж, так что, на Кристин Глоуфорд не лежало никакой вины. Также, пастор пригрозил порочащим имя девушки скорым гниением языка за защиту самоубийцы. Слова пастора принесли покой: пристыженные крестьяне прекратили ругаться и разошлись по домам.
– Ох, какие жалкие людишки эти вальсингамцы! Не беспокойся, милая, Бог видит, что здесь нет твоей вины, – сказал Генри невесте, желая успокоить ее.
– Я знаю, Генри. Они здесь все безумные, – ответила на это Кристин, ни капли не сожалеющая о самоубийстве Джона.
Два дня спустя Генри и Кристин собрали ее вещи (рваные платья и стоптанные башмаки) в чистый мешок из-под картошки, попрощались с соседями, родней Генри и пастором, и направились к дороге, чтобы сесть на единственный направлявшийся в Лондон пассажирский кэб. Кэтрин и Кэсси вышли провожать их. Вскоре подъехал кэб. Генри положил вещи невесты под лавку, затем обнял Кейт и Кэсси и занял свое место, а Кристин, предчувствовавшая долгую разлуку с сестрами, даже всплакнула, горячо обняла сестер и села в кэб,
Старый дорожный кэб с жалостливым скрипом тронулся в Лондон. Оставшиеся на дороге Кэтрин и Кэсси провожали его взглядами, пока он не скрылся вдали.
– А когда Крис приедет? – поинтересовалась Кэсси у сестры, не понимая, что та уехала надолго, может быть, навсегда.
– Не знаю, милая, не знаю, – вздохнула Кэтрин и обняла сестру.
Девушки направились домой, и, проходя мимо дома их знакомой, вдруг услышали громкие женские крики, полные боли.
Кэсси испуганно прижалась к Кэтрин.
– Кэти, что это? – дрожащим голосом спросила она.
– Ничего, просто миссис Бидл пришло время рожать, – ответила ей та.
Кэсси никогда ранее не слыхала ничего подобного, и эти ужасные крики напугали ее до полусмерти.
