Прошло несколько лет, и матери потребовалось столько помощи в повседневной жизни, что мне пришлось переселить ее в интернат для пожилых. Однажды утром вскоре после переезда я заскочил к ней выпить вместе по чашке кофе. Я нашел ее за общим столом – она ела яичницу с беконом. По иудейским диетным предписаниям свинину мама не ела никогда. В этом она была настолько непреклонна, что, увидь я ее за столом в нижнем белье, поразился бы меньше. Я вытаращил глаза.
– Что? – спросила она.
Растеряв все слова, я смог лишь выразить очевидное:
– Мама, ты ешь бекон.
Она пожала плечами и отозвалась:
– Мне это дали. Мне нравится.
Через несколько лет она оказалась в той точке, где, если оставить ее одну, она просто просидит весь день в кресле, уставившись в телевизор. Пришло время перевозить ее в другое заведение, с уровнем заботы повыше.
Это движение под горку было долгим, но в конце концов моя упертая заполошная мама выкатилась на плато. Сейчас, когда я пишу это, если спросить у нее, чего она хочет, она просто улыбнется в ответ. В ответ на вопрос, хочет ли она есть, она лишь пожмет плечами. Но если поставить перед ней пищу, она, в общем, начнет есть, особенно если отрезать кусочек, а уж дальше она сама. В отличие от Армандо, она сама кладет еду в рот, жует ее и получает удовольствие, а затем продолжает есть. И вполне жизнерадостно может поддержать простой разговор – если его с ней завести. Ее новый подход к жизни: «Не тревожься! Будь доволен!» – в некотором роде освежающее улучшение, если сравнивать его с прежним «Тревожься! Изводи себя!», однако из-за того, что это показатель внутреннего распада, еще и печально.
Исследования перемен в мотивации при возрастном когнитивном угасании интересны ученым потому, что это помогает им соотнести структуры мозга с их функциями. Для нас, всех остальных, это ценно из-за того, что сообщает о необходимости осознавать перемены, возникающие с возрастом, и прилагать возможные усилия к тому, чтобы отсрочить умственный упадок посредством практик поддержания здоровья.
Вдобавок к старению есть еще одна житейская ситуация – не травма и не болезнь, – существенно и негативно сказывающаяся на решимости: недосып
[191]. Приходилось ли вам замечать, что, стоит вам недоспать, как то, что казалось важным, значения вдруг имеет гораздо меньше? Запрограммировать кофемашину так, чтобы назавтра она приготовила мне кофе к пробуждению, кажется здоровской затеей в девять вечера, а вот в два часа ночи я решаю, что это необязательно и я могу сварить себе кофе сам, когда проснусь. То же я замечаю в своей работе. Обычно, читая только что дописанную главу, я вижу множество шероховатостей, которые мне неймется отшлифовать. Но если то же самое я проделываю очень поздно ночью, недочеты не кажутся значимыми, и я обманываю себя – считаю, что написанное прекрасно, – пока не взгляну на текст заново, хорошенько выспавшись. Поскольку я это осознаю, то, когда хочу спать, я ничего не редактирую.
Хороший сон необходим для поддержания мотивации и для нашего эмоционального здоровья в целом. Например, томографические исследования показывают значительную активность в фазе быстрого сна в тех структурах мозга, где расположены узлы сети эмоциональной значимости. Эксперименты предполагают, что вся эта деятельность связана с ночным перезапуском функций в этих ключевых областях. Один исследователь попросил двадцать девять здоровых испытуемых две недели вести подробный дневник своих занятий и переживаний
[192]. Также он попросил их вести дневник сновидений. Обнаружилось, что от трети до половины эмоциональных забот, которые участники фиксировали в течение дня, всплывали и у них во сне той же ночью – это большой показатель, особенно если учесть, что большинство снов, вероятно, даже не вспомнились. Это крепкое подтверждение того, что сон обеспечивает еженощную калибровку, посредством которой восстанавливаются здоровые реакции эмоциональной значимости, необходимые для сообразных решений и действий.
Что же происходит, когда мы недосыпаем? Много чего. Например, в одном исследовании обнаружили, что единственной ночи с недостатком сна достаточно, чтобы реактивность амигдалы на эмоционально негативные изображения увеличилась на 60 % (оценку производили посредством фМРТ). Другое исследование, связанное с этим, выявило, что одна ночь без сна увеличивает количество сообщений о стрессе, тревожности и гневе в ответ на низкострессовые ситуации. Недостаток сна связывают и с агрессией. Если сократить сон до пяти часов в течение недели, возникает нарастающее возмущение эмоций, в том числе страха и тревоги (оценивали посредством опросов и по дневниковым записям).
То, что ученым удалось выяснить о решимости и апатии как ее противоположности, показывает нам, какова базовая функция наших эмоций. Фундаментальнее в своем воздействии, чем любовь и ненависть, радость или грусть и даже страх и тревога, решимость есть то, что побуждает нас к действию – устремиться к чему-то или кому-то, заговорить или даже просто пошевелиться, – а также дает энергию доводить наши дела до конца, пока не достигнем цели.
Мы, существа эмоциональные, наделены желаниями. Мы формулируем свои главные цели, а также и промежуточные, продиктованные главными: от возвышенного намерения сочинить роман до незначительной надобности почистить зубы. Но прежде чем достичь любых целей, от великих до малых, нам необходима решимость действовать, и в этом состоит задача нашей сети эмоциональной значимости.
В своем лучшем проявлении мы, люди, энергичны, воодушевлены и целеустремленны. Мы прилагаем усилия, действуем, выказываем приверженность. В частности, то, что мы наделены инициативностью и немалым упорством, и делает нас живыми. И есть это не только у нас, но и у самых примитивных животных. Даже плодовой мушке с ее незатейливым мозгом незачем объяснять, что́ нужно делать. Мозг умеет выбирать то, что поможет мушке избегать хищников, добиваться благосклонности партнера для спаривания, а если ухаживания отвергнуты – утешаться алкоголем.
Часть III. Эмоциональные склонности и власть над эмоциями
Глава 8. Ваш эмоциональный профиль
– Всяк неповторим, – говорит Грегори Коэн. – Не только физически и интеллектуально, но и эмоционально.
Коэн психиатр, практика у него под Лос-Анджелесом. Он высокий серьезный малый с участливыми глазами и тихим голосом, который насыщается страстью, когда Коэн заговаривает о своей работе:
– Любой из нас наделен своей особой эмоциональной реактивностью. Эмоциональный инструментарий у всех один, но применяется по-разному; как и в случае со всеми психологическими чертами, тут есть свои особенности. А иногда – в силу генетического сбоя или же как следствие жизни самого человека – этот инструментарий служит хозяину скверно. Я посвящаю свое время тем, кому эти самые особенности мешают жить.
