Манси была антиподом Дирака – болтливой, эмоциональной, артистичной и импульсивной, Дирак же – тихим, беспристрастным и сдержанным. Тем не менее после того обеда Дирак с Манси время от времени делили трапезы. По мере того как они «пили крем-соду и ужинали омарами», дружба их крепла, пишет биограф Дирака Грэм Фармело. Но несколько месяцев спустя Манси вернулась в родной Будапешт, а Дирак – в Лондон.
Из дома Манси писала Дираку раз в несколько дней. Длинные письма, переполненные новостями, сплетнями и, самое главное, чувствами. Дирак отвечал несколькими фразами раз в несколько недель. «Боюсь, я не способен писать такие же милые письма, – говорил он, – возможно, потому что чувства мои очень слабы».
Недостаток общения мучил Манси, но Дирак не понимал, что ее допекает. Отношения оставались платоническими, но Манси и Поль продолжали тем не менее переписываться и встречаться. Со временем взаимная привязанность окрепла. Вернувшись однажды после очередного визита к Манси в Будапешт, Дирак написал: «Мне было грустно оставлять тебя, и я до сих пор чувствую, что очень скучаю по тебе. Не понимаю, почему это, ведь обычно я, расставаясь с людьми, по ним не скучаю». Вскоре после этого, в январе 1937-го, они поженились, и Дирак усыновил двоих детей Манси. В этом браке Дирак обрел счастье, какое не мыслилось ему возможным. Дираки держались друг за дружку всю жизнь до самой смерти Поля в 1984 году, вскоре после пятидесятилетия их знакомства.
В одном письме к Манси Дирак писал: «Манси, моя милая, ты мне очень дорога. В мою жизнь ты внесла чудесную перемену. Ты сделала меня человечным». Чувство Дирака к Манси пробудило его. В отрыве от собственных чувств Дирак жил половинчатой жизнью. Обретя Манси – и свою эмоциональную самость, – он взглянул на мир иначе, иначе стал относиться к другим людям, принимать иные житейские решения. Стал, по мнению его коллег, другим человеком
[69].
Совершив это открытие – эмоции, – Дирак научился любить общество других людей и, что для наших целей важнее, осознал благотворное воздействие эмоций на свое профессиональное мышление. В умственной жизни Дирака это стало великим озарением. И потому, когда на протяжении многих десятилетий величайшие физики – его современники выясняли у мастера, в чем секрет его успехов в физике, Дирак отвечал, что секрет в том, чтобы следовать «в первую очередь за своими эмоциями» – именно на этой ноте Фармело завершает 438-страничную биографию Дирака
[70].
Что Дирак имел в виду? Какая польза от эмоции холодной логике теоретической физики? Если провести опрос, что́ люди считают наименее эмоциональным человеческим занятием, теоретическая физика, вероятно, окажется на верху списка. Да, несомненно, в этом поле логика и точность – ключевые факторы, однако и эмоции играют роль не менее значимую.
Если бы для успеха в физике достаточно было одного лишь навыка логического анализа, на физических факультетах трудились бы компьютеры, а не физики. Людям кажется, будто физика – это формулы вроде «А плюс В равно С». Но, занимаясь исследованиями, обыкновенно оказываешься в ситуациях, где А плюс В может быть С, или D, или Е – в зависимости от того, какие допущения выбрать или какие округления позволить. И даже сам акт изучения, чему равно А плюс В, – дело выбора. Может, имеет смысл разобраться, чему равно А плюс С или А плюс D. А может, стоит вообще бросить всю эту затею и взяться за исследовательский проект попроще.
В главе 2 я обрисовал, как человеческой мыслью на самом простом ее уровне управляют фиксированные программы и как возникли эмоции – более гибкий способ откликаться на новые обстоятельства. То же и в физике: эмоция направляет наши решения о том, какой математический путь избрать, основываясь и на сознательных, и на бессознательных процессах, шифрующих наши цели и предыдущий опыт так, как вы, вероятно, и не подозреваете. Так же, как естествоиспытатели прошлого, прокладывая путь в глухомани, применяли комбинацию знания и интуиции, физики принимают решения, опираясь не только на математику своих теорий, но и на свои чувства. И так же, как великие исследователи нередко продвигались вперед, имея мало объяснений своим решениям, физики тоже временами продолжают возиться с изнурительными математическими расчетами, подпитываясь почти исключительно «иррациональным» рвением.
Если даже самому точному аналитическому мышлению, чтобы преуспевать, необходима добавка эмоции, неудивительно, что эмоция мощно влияет на наши повседневные мысли и решения. В жизни ясный и четкий путь или порядок действий случается редко. Наши решения зарождаются в сложном наборе обстоятельств и фактов, вероятностей и рисков, а также неполных сведений. Затем мозг человека обрабатывает все эти данные и высчитывает ментальную и физическую реакцию. Подобно тому, как моему отцу тогда у забора пришлось решать, догонять ему своих соратников-саботажников или нет, на большинство из нас, когда мы принимаем решения, влияют эмоции, и мы приходим к выводам, которые трудно объяснить одной лишь логикой. Из того, что будет изложено далее, мы узнаем о мощном воздействии эмоций на наши умственные процессы – и благом (как в случае с Дираком), и вредоносном (как в следующей истории) – и о том, что это для нас означает.
Эмоция и мысль
Двадцатилетнего Джордана Карделлу бросила девушка, и это его сокрушило
[71]. Кто-то в подобной ситуации пообещал бы измениться – или, может, послал бы цветы. Карделла придумал другой способ вернуть себе возлюбленную. Метод, поневоле наводящий на мысль, что девушка бросила его аккурат по этой причине. Его бывшая вернется к нему, рассудил Карделла, если обнаружит его лежачим пациентом в больнице. Но просто какой-то неуклюжий несчастный случай не подойдет.
Нужно сыграть на ее сердечных чувствах. Карделла решил заставить ее поверить, что оказался чьей-то жертвой. Ключом должно было стать сочувствие, хотя чувство, каким мы проникаемся к побитой собаке, не очень-то похоже на романтическую любовь, какую Карделла хотел пробудить в своей бывшей.
Молодой человек разработал план. Он попросил своего приятеля Майкла Уэзика выстрелить ему несколько раз в спину или в грудь из ружья. За это пообещал Уэзику деньги и наркотики. А еще он попросил другого своего друга Энтони Вудолла позвонить затем той девушке и сообщить ей, что на ее бывшего напала какая-то банда.
Когда пришло время воплотить этот план в жизнь, кое-что пошло не так. Во-первых, Уэзик отказался пулять Карделле в торс. Вместо этого выстрелил ему в руку, после чего уперся и больше не стал. Во-вторых, полиция в их историю не поверила. Они вменили Карделле вранье, а Уэзику и Вудоллу – участие в небрежном обращении с огнестрельным оружием, а это уже уголовное преступление. В-третьих – и это, вероятно, наихудшее, – бывшей девушке Карделлы оказалось вроде бы наплевать. Она не пришла в больницу и даже не поинтересовалась его состоянием. Судя по всему, она не почувствовала, что дырка от пули у Карделлы в руке как-то устраняет недостатки завершившихся отношений.
