Однако богатое русское и карельское население по приказу Миллера не трогали, в том был главный расчет. Именно оно, еще не познавшее большевизма, станет его первейшей жертвой, теперь близко познакомившись с продразверстками и «комбедами». Следовательно, в самом скором времени ныне «справные» мужики, которых красные презрительно сейчас называют «кулачьем», начнут целыми селениями удирать на север, а мест, где их расселить, вполне хватит на безлюдных просторах, где на одну квадратную версту приходится по человеку. Вообще, на этом делался основной вариант развития событий, благо примеров массовых народных восстаний против политики большевиков на Русском Севере имелось предостаточно.
- Главное нам тут удержаться, - пробормотал генерал Миллер, снова и снова разглядывая карту, словно пытаясь найти в ней правильный ответ на один-единственный вопрос – как оборонять край против неизбежного красного нашествия?!
В Северной армии едва наберется двенадцать тысяч солдат и офицеров, но вполне надежных и проверенных, хорошо вооруженных и снаряженных. Имеется добрая сотня пушек и гаубиц, дюжина танков и броневиков, полтысячи пулеметов и два десятка аэропланов. Да еще в складах, пакгаузах и вагонах имеется вооружение, поставленное союзниками по Антанте еще царю Николаю. В исправности отличный бронепоезд с морскими пушками, еще два таких же решено спешно оборудовать в станционном депо. Используя для этого доставленные еще в позапрошлом году американцами и англичанами материалы, броню и стальные листы.
Всех привезенных на север рабочих генерал Миллер решил временно задействовать на строительстве Мурманска и ремонте железной дороги, ибо хроническое безделье развращает и делает людей крайне восприимчивыми к большевицкой пропаганде. Труда требовалось много, благо лесопильные заводы продукции заготовили достаточно, а с гражданской войной ее просто не вывезли в Англию для продажи. Денег на первых порах хватит, а там подойдет золото из Сибири – так все белые именовали по привычке новоявленную Дальне-Восточную Россию.
На послезавтра генерал Миллер запланировал многодневную инспекционную поездку до станции Сегежа, для лучшего ознакомления с краем. А недавние телеграммы от Верховного Правителя, доставленные из норвежского Тромсе, говорили о возможном перемирии с большевиками в Красноярске. К Енисею медленно приближалась сибирская армия, заняв Канск. Адмирал Колчак заверял, что одним из условий станет также остановка военных действий в Карелии, требовал немедленного оповещения о том населения края. Заодно «освободил» Миллера от поста командующего Северной армией, передав ее под начало генералу Скобельцыну.
Евгению Карловичу было обидно, но за ним оставили пост «Правителя», наделив функциями наместника, если взять предшествующие дореволюционные уложения. Пришлось смириться – все же сейчас многое зависело исключительно от Иркутска…
Канск
командующий 1-м Сибирским армейским корпусом
генерал-лейтенант Сахаров
Канск притих – всего за каких-то полтора месяца владычества в нем местных партизан, зажиточный прежде уездный город превратился в угрюмое и серое «царство победившей свободы». Сбежавшиеся со всего района крестьяне окончательно дотрясли «буржуев», под которыми понимали исключительно всех горожан. Антагонизм между городом и деревней присутствовал всегда, не вчера же он появился, и большевикам удалось раздуть эту вражду в ярко пылающий костер ненависти. Ведь в Канске ранее интеллигенция отличалась вполне левыми и либеральными взглядами, открыто выступала против политики Колчака и тайно поддерживала партизан – за что городской голова был прилюдно повешен на площади по приказу командира Егерской бригады генерала Красильникова.
- Доигрались в революцию, - генерал Сахаров скривил губы, разглядывая из кошевки, запряженной парой резвых коней, заснеженные улицы. На которых, с начала зимы, судя по всему, совсем не убирались. Дома в черных щербинках пулевых отметин, выбитые стекла в окнах наспех закрыты мешковиной и тряпками, приколоченными поверху досками. Кое-где виднелись сгоревшие крыши над черными развалинами, а то и пепелище на месте богатого купеческого особняка. И это при том, что бои за город были непродолжительными, артиллерия практически не применялась, а оборонявшимся и нападающим жутко не хватало винтовочных патронов.
На пустынных прежде улицах города появлялось все больше и больше обывателей – все настороженными взглядами смотрели на проходящие колонны солдат под бело-зелеными сибирскими знаменами, с такого же цвета треугольными шевронами на рукавах новеньких шинелей и полушубков. Непривычными были на плечах у всех солдат и офицеров обшитые белой тесьмой ярко-зеленые сибирской расцветки погоны – теперь обозвать их «старорежимниками» и «золотопогонниками» для красных агитаторов будет весьма затруднительно. Тем более что солдаты уже вывешивали на улицах транспаранты, на которых белым по зеленому было четко прописано – «Вся власть народным советам Сибири».
Кошевка остановилась перед двухэтажным каменным зданием с отчетливыми пулевыми отметинами на прежде белых, а теперь грязно-серых стенах. Вячеслав Константинович встал с сидения, накрытого шкурой, и ступил на истоптанный снег, оглядел еще раз выбранную квартирьерами для штаба корпуса усадьбу. Теперь в этом временном пристанище он проведет несколько дней, и лишь по мере продвижения 3-й Сибирской стрелковой дивизии генерал-майора Ракитина уже напрямую на Красноярск, двинется за ней следом. Пока командующему предстояло заняться несвойственными военному гражданскими делами…
- На станции нами взято девять эшелонов, а на всем перегоне от Тайшета до Канска еще почти полсотни – в основном беженских, но есть сербских и румынских частей. Часть из них опустошена местными крестьянами и партизанами. Но большинство пострадали в меньшей степени - подошедшие красные войска везде выставляли свои караулы и тем самым предотвратили дальнейшее разграбление имущества. Хотя из самого города повстанцы вытрясли все что можно, даже оконные рамы выламывали!
Назначенный утром комендантом Канска командир Иркутского казачьего полка полковник Бычков говорил зло, ему ведь самому довелось в конце декабря защищать этот город от подошедших со всей округи партизан. И если бы не спасительная помощь чехов, погрузивших иркутских казаков в свои эшелоны, то их участь была бы страшной – таежная вольница смертным боем, без всякой жалости, люто избивала защитников Колчака, попутно всячески изничтожая всех поддерживавших прежде Омское правительство. А на взятом штурмом городе партизаны отыгрались по полной программе – насиловали женщин, что своим видом не соответствовали крестьянским бабам, убивали тех, кто обликом походил на «буржуев», тут достаточно было носить несчастной жертве обычные очки. А грабили уже всех в подряд, таща из домов, что только попадалось под руку.
Подобное видавший виды казачий полковник уже наблюдал в нескольких освобожденных от партизан городах, да в том же Балаганске, что на Ангаре, но в Канске жестокость междоусобицы проявилось наиболее выпукло и зримо. Словно все звериное, что до поры и времени притаилась в людских душах, разом выплеснуто полным ушатом кипящей, все разъедающей мутной волной животной ненависти.
