— А я соберу сумку, вреда не будет. — всё-таки настояла она.
Выйдя из комнаты, я обнаружила охрану в виде Шаля, но ни здороваться, ни как-то отмечать его присутствие желания не возникло. Он, видимо, понял намёк и держался на расстоянии.
Дальнейшее утро я провела в библиотеке, продолжая осваивать высшую речь. Нужно сказать, что альтен Тавредий доступно объяснил многие буквы и в хаосе загогулек наконец удалось выделить слоги. Всего букв было сорок, ещё сорок восемь — устойчивые слоги и буквосочетания.
Практикуясь по возможности, я уже набрала небольшой словарный запас, по крайне мере могла сказать кто я такая и что мне требуется. Те, кто говорят, что после изучения одного иностранного языка, другие учить гораздо легче, явно не имели дел с аристократическим Карастели. Ни гораздо, ни легче, ни просто даже посильно не было. Было сложно. Особенно тяжело давалось то, что никто ничего объяснять мне не собирался, а библиотекарь мог позаниматься со мной от силы полчаса, а затем возвращался к своим древним фолиантам. Он составлял каталог дворцовой библиотеки, и я в свою очередь тоже помогала ему по мере сил, чтобы не казаться совершенно уж неблагодарной.
Времени до обеда оставалось ещё порядочно, а голова уже трещала от старательно запихнутой в неё информации, скромно намекая на то, что для излишков знаний она не предназначена и с трудом удерживает в себе три закона Ньютона и таблицу умножения. Так сказать, уже работает на пределе возможностей.
Не сумев абстрагироваться от организма, я была вынуждена идти на подкуп. В качестве компенсации потраченных усилий мною были предложены конфетки и ранний обед. Но организм не ведёт переговоры с террористами, поэтому захотел странного — пельменей и тархуна. Если учесть, что тархун я последний раз пила в глубоком детстве, то желание было внезапным и нелогичным.
В детстве Ленка рассказала мне историю про то, как одна девочка много пила Фанту и стала оранжевой. Также сестра не уставала повторять, что чихнуть можно только сто раз, а потом обязательно умрёшь, так что, будучи ребёнком, я не пила цветные напитки и старалась не чихать, а доверчивой я осталась до сих пор, иначе как ещё я бы тут оказалась.
А вообще, у меня стресс. И когда у меня стресс, то я что? Ем! А где еда? На кухне. Туда мы с организмом и отправились — я делать пельмени, а он их есть.
Повара встретили меня с недоумением, но выдали всё необходимое. Ввиду отсутствия мясорубки (надо бы её изобрести), пельмени сегодня были рубленые, а в связи с присутствием большого количества лени и маленького количества терпения, ещё и крупные. Как ни странно, своей странной иномирной стряпнёй я заинтересовала почти всех, так что пельменей пришлось наделать много, чтобы хватило попробовать.
Получилось очень вкусно! Даже Маррон оценил и угостился. Шалю тоже выдали порцию, но я за его реакцией не следила, демонстративно отвернувшись. Мой рецепт взяли на вооружение, а я клятвенно пообещала научить местных кулинаров всем известным мне блюдам: тонким блинчикам, голубцам, фаршированным перцам, салату оливье и звезде моего кулинарного таланта — шарлотке с кислыми яблоками.
Единственно непривычным был цвет муки. Бордовые пельмени смотрелись экстравагантно и, не побоюсь этого слова, артхаусно.
Кто бы знал, что придётся удивлять дворцовую публику, я бы чему-то ещё научилась. Но при наличии в доме трёх женщин вопрос отсутствия кулинарных изысков не стоял, стоял вопрос кто починит выключатель и поменяет смеситель. Чаще всего ели вкусно, но с выключенным светом и капающей из крана водой.
За всей этой готовкой обед у меня в итоге получился скорее поздний, чем ранний. Поэтому вернувшись в комнату я засела за зелёный блокнот с песнями. Сейчас очередь дошла до типичных кабацких хитов, включая Лепса, Розембаума, Круга и всех прочих нежно любимых провинциальной публикой исполнителей. Я такое не любила, но пела, потому что я не звезда шоубиза, а ресторанная певичка, которая исполняет Шуфутинского не только третьего сентября, а почти каждое воскресенье.
Меня прервал деликатный стук в дверь.
— Алина, добрый день, я пришёл тебя проведать. — раскрасневшийся Синнай был весь в снегу и даже пах зимней прохладой. — Ну и погодка. Сначала снег, потом дождь, а сейчас ближе к вечеру мороз силу набирает, быть завтра гололёду, а значит переломам.
— Здравствуй, Син. Проходи. Я себя уже хорошо чувствую, думаю, что нет смысла больше меня проверять.
Раздевшись, лекарь положил мне руку на запястье и внимательно посмотрел в глаза. Затем расслабленно кивнул и налил себе воды из графина. Син поднёс стакан к лицу и замер, потом принюхался и резко повернулся ко мне.
— Ты пила отсюда?
— Нет, я в зимнее время отдаю предпочтение чаю, а холодная вода меня не прельщает, так что я этим графином как-то даже не интересовалась.
— Хорошо. Вода отравлена. Я сообщу Шаритону.
Не выпуская стакана из рук, Синнай вышел из гостиной и закрыл за собой дверь. А я осталась сидеть на диване, поджав под себя ноги и невидящим взглядом уставившись в стену. Это уже второе покушение, если не считать ласковый привет, который я словила от Молота Правды. Спустя минут двадцать моя комната наполнилась людьми. Каких-то я уже знала, кого-то видела впервые. Особенно выделялся высокий лысый мужчина в возрасте с рваным шрамом от виска до подбородка. Они с Шалем обшаривали комнату и уже несколько раз трогали графин.
— А что, отпечатки пальцев вы снимать не планируете?
Шаль резко повернулся ко мне, но я сегодня предпочитаю общаться с лысыми дядьками, вот такое у меня лысодядечное настроение.
— Что ты имеешь в виду?
Заговорила я глядя в глаза исключительно его напарнику.
— Извините, мы не представлены. Я Алина Шиманская, по трагическому стечению обстоятельств невеста Ринара.
— Наслышан. Альтен Ташшер Коравьес, Служба обеспечения безопасности.
— Вот уже не думаю.
— Что, простите?
— Не думаю, что у вас Служба. Так, службочка. Это второе покушение на меня за неделю. Как-то у вас не очень безопасно, не находите? — не удержалась я от ехидного замечания.
Шрам на щеке лысого дядьки порозовел, а я мило улыбнулась. Конечно, трепать нервы незнакомому человеку не очень вежливо, но кто-то же должен ответить за творящееся тут мракобесие?
— Мы делаем всё возможное.
— Тогда я вам подскажу, как нужно ловить преступников. Видите ли, у всех на свете людей есть что-то уникальное — это отпечатки пальцев. Рисунок на подушечках индивидуален и никогда не повторяется. Смотрите, видите, это папиллярный рисунок. — показала я ему на своих пальцах. — Видите, как он у нас с вами отличается? У всех присутствующих в комнате он будет разным, готова с вами поспорить об этом. Если на графине были отпечатки, то можно было бы их сравнить с отпечатками подозреваемых.
Я взяла с подноса чистый стакан и смачно отпечатала на нем след от большого пальца. Затем показала его альтену Ташшеру и остальным присутствующим.
