На палубе хаотично валяются рюкзаки, чемоданы и тюки. Несколько мужчин перебрасывают картонные коробки на борт и дальше отправляют в трюм или запихивают под скамьи вдоль борта. Ренни фотографирует их, против солнца, ловя кадр, чтобы коробка была в воздухе, а руки кидающего и ловящего словно обрамляли ее. Она надеется, что снимки получатся выразительными, но знает, что обычно, когда она старается снять что-то эдакое, ничего не выходит. Перебор, как говорит Джейк. На Сент-Агате она будет снимать рестораны, если они там есть, и пожилых женщин, сидящих на солнце за чисткой омаров или чего бы то ни было. Она знает, что женщины там обнаружатся непременно, а вот насчет омаров не так уверена.
Кто-то кладет руку ей на плечо, и Ренни вся сжимается. За ней следили, они все знают и все видели. Потом она слышит голос:
– Приветик!
Это Лора. Сегодня она в вишневом саронге с синими орхидеями и сияет улыбкой, словно они как раз договаривались о встрече.
Ренни поднимается.
– Я думала, вы на Сент-Агате, – говорит она. Еще чуть-чуть, и она разозлится не на шутку.
– Ну да, пришлось тут задержаться, – отвечает Лора. Она оглядывает все, смотрит вниз и сразу замечает коробку, но виду не подает. – Я пропустила корабль. Впрочем, Элве стало лучше.
Обе знают, что это ложь. Но что теперь делать Ренни? Лишние вопросы могут завести ее туда, куда ей вовсе не хочется. И Лора ни в коем случае не должна догадаться, что Ренни знает, что находится в коробке, знает, что ее использовали. Чем меньше она выдаст, тем лучше. Когда люди играют с оружием, рано или поздно оно выстрелит, и чем дальше она уберется к этому моменту, тем лучше.
Теперь Лора осматривает причал, подмечая, кто и где.
– Вижу, посылку Элвы ты получила.
– Да, все в порядке, – говорит Ренни – этак естественно, по-дружески. – Наверное, можно теперь отправить ее в грузовое отделение?
– Держи ее при себе, – говорит Лора. – Тут вещи пропадают бесследно. Да и Элва всегда приходит за своим барахлом, она будет недовольна, если придется ждать, пока все разгрузят, – ненавидит подолгу выстаивать на солнце.
Лора не предложила передать ей коробку. Но она велит перенести ее на борт и положить под деревянную скамью, идущую вдоль борта – под сиденье Ренни.
– Садись с наветренной стороны, снаружи, – говорит Лора. – Тогда не промокнешь, да и воняет куда меньше. – И продолжает: – Никогда не забирайся в кабину – задохнешься к чертям. Если повезет, сегодня поплывем на парусах.
– А где платить? – спрашивает Ренни.
– Прямо на борту собирают, – говорит Лора. И снова поворачивается к причалу.
Безо всякого сигнала люди начинают карабкаться на корабль. Они ждут, когда волна подтолкнет его поближе, и перепрыгивают на борт, а внизу плещется вода, вымывая из-под причала водоросли, словно пряди жестких волос. Подходит очередь Ренни, и какой-то мужчина без слов хватает ее сумочку, потом ее саму за локоть и втаскивает на корабль.
Палуба битком набита, пассажиры в основном мулаты или чернокожие. Они сидят на скамейках, на клетях, на мешках, накрытых парусиной, – повсюду. Ренни сразу вспоминаются истории про корабли, которые переворачиваются от перегруза. Вот появляются две немки из отеля, ищут, где бы присесть. Пара супругов-пенсионеров тоже поднимаются на борт, все в тех же широких шортах, но садиться не хотят. Они сразу уставились в небо.
– Здесь всегда такая толпа? – спрашивает Ренни.
– Нет, сегодня аншлаг, – говорит Лора. – Они едут голосовать. Завтра же выборы.
Мужчины устраиваются поудобнее, рядом с головой Ренни мельтешат ноги, ступни. На борт затаскивают канаты. Затем из трюма появился полный розоволицый мужчина в белой шляпе и темно-синем пиджаке, и трюм закрывают, натягивая сверху брезент; он пробирается в толпе, переступая через ноги, через тела, собирая плату. Никто не отдавал приказы, в том числе и толстяк, но откуда ни возьмись явилось человек десять и стали отвязывать канаты. На краю причала собрался народ, все орут… Но вот полоска воды между кораблем и берегом увеличивается, затем щель превращается в провал.
Позади кучки людей на пристани медленно появляется темно-розовая машина. Она останавливается, оттуда выходит мужчина, за ним второй; зеркальные очки обоих смотрят на корабль. Лора наклоняется, чтобы почесать щиколотку.
– Проклятые блохи!
Тут включается двигатель, и кабина мгновенно наполняется дымом.
– Вот видишь!
* * *
Сент-Агата возникает из пены морской или из неба, медленно поднимаясь или погружаясь, сначала лишь как неясный сгусток, затем все яснее, гряда узких вертикальных скал с плоской верхушкой, поросшей кустарником на фоне роскошных глянцевых волн. С виду – кусок пустыни, в отличие от Сент-Антуана, который на расстоянии выглядит как ярко-зеленый оазис, а его силуэт – как ряд закругленных конусов. Квинстаун издали – ослепительная белизна. «Тот смутный удлиненный объект на холме, должно быть, Форт Индастри», – думает Ренни. Отсюда весь остров похож на открытку.
Двигатель выключили, и корабль дрейфует вдоль берега, три паруса надулись, словно беременные, словно простыни на веревке, они все латаные, в пятнах, все их тайны как на ладони – тайны ночей, болезней, вечной нужды. Они напомнили Ренни веревки с сохнущим бельем, которые она видела из поезда – поезда, на котором она ездила из универа в Гризвольд на Рождество, ибо самолеты в Гризвольд не летают. Сушки для белья придумали не потому, что они удобнее, а потому, что индивидуальны. Она думает о вечно красных костяшках материнских рук и о ее выражении по поводу скандальных историй: «грязное белье». Нечто, что обычно не выставляют на всеобщее обозрение. У матери были красные костяшки из-за постоянной стирки, и она развешивала белье на улице даже зимой. «Пусть на солнышке проветрится», – говорила она, но ее простыни, разумеется, были безупречно чистые.
Лора говорит: «Какое тихое море», – но Ренни все равно немного мутит; она думает, жаль я не взяла с собой что-нибудь, таблетку, что ли. Тех, кто сидит на противоположной стороне, периодически окатывает брызгами, когда корабль, поскрипывая, тяжело ныряет в ямку между волнами.
Лора сидит рядом. Она достает из своей бордовой сумки небольшой кусок хлеба, принимается отщипывать от него кусочки и жевать. Четверо мужчин, лежащие на палубе около них, опираясь на чемоданы под парусиной, передают друг другу бутылку рома. Они уже пьяны, но пьянеют еще больше и непрестанно смеются. Бутылка пролетает рядом с головой Ренни в море, и они уже достают другую. Лора предлагает хлеб Ренни, но та отвечает: «Нет, спасибо».
– Я тебе помогу, – говорит Лора. – Если начнет тошнить, ты не смотри вниз – смотри на горизонт.
Почти впритык к ним держится катер, как кажется Ренни, не больше весельной лодки, с ярко-красным парусом; там двое мужчин рыбачат. Катер прыгает на волнах, все выглядит крайне ненадежно.
– На этих посудинах охотятся на китов, – говорит Лора.
