– Вернуться в Руан! Это было бы действительно неумно, – отозвался Пьер. – Вы же прекрасно видите, что мы на вас не сердимся.
Он бросил нетерпеливый взгляд на Франсуазу.
– Скажи ей, по крайней мере, что ты на нее не сердишься.
– Конечно, я на вас не сержусь, – ровным голосом произнесла Франсуаза.
А на кого она сердилась? Она испытывала болезненное чувство, будто ее против воли рвут на части. Было уже шесть часов, но о том, чтобы уйти, и речи быть не могло.
– Не воспринимайте все так трагически, – сказал Пьер, – поговорим спокойно.
Было в нем нечто внушающее доверие, такое основательное, что Ксавьер немного успокоилась. Она смотрела на него с какой-то покорностью.
– Чего вам больше всего недостает, – сказал Пьер, – так это какого-нибудь дела.
Ксавьер обескураженно махнула рукой.
– Речь идет не о занятии, чтобы заполнить время; я прекрасно понимаю, что вы слишком требовательны, чтобы удовлетвориться замаскированной пустотой, вы не можете попросту развлекаться. Нужно нечто такое, что по-настоящему придаст смысл вашему существованию.
Без особого удовольствия Франсуаза на лету поймала критику Пьера; она никогда не предлагала Ксавьер ничего, кроме развлечений, она действительно не воспринимала ее серьезно, и теперь через ее голову Пьер искал согласия с Ксавьер.
– Но говорю вам, я ни на что не гожусь, – возразила Ксавьер.
– Но вы ничего и не пытались сделать, – улыбнувшись, заметил Пьер. – У меня есть одна идея.
– Какая? – с любопытством спросила она.
– Почему бы вам не заняться театром?
Ксавьер изумленно раскрыла глаза.
– Театром?
– А почему нет? У вас превосходные физические данные, глубоко осмысленное поведение и игра лица. Это не позволяет утверждать, что у вас есть талант, но все дает возможность на это надеяться.
– Я никогда не смогу, – сказала Ксавьер.
– Вас это не привлекает?
– Напротив, – отвечала Ксавьер, – но это ни к чему не ведет.
– У вас есть восприимчивость и сообразительность, которые не всем даны, – сказал Пьер. – Это большие преимущества. – Он серьезно посмотрел на нее. – Ну что ж! Надо работать, вы будете посещать занятия; два урока я веду сам, а Баен и Рамбер оба на редкость любезны.
В глазах Ксавьер мелькнул проблеск надежды.
– Мне никогда не суметь, – молвила она.
– Чтобы вы освоились, я буду давать вам персональные уроки. Клянусь, если у вас есть хоть капля таланта, я заставлю вас его извлечь.
Ксавьер покачала головой.
– Это прекрасная мечта, – сказала она.
Франсуаза сделала над собой усилие; возможно, Ксавьер действительно одарена, и в любом случае хорошо будет, если ее удастся чем-нибудь заинтересовать.
– То же самое вы говорили по поводу вашего приезда в Париж, – сказала она. – И вот видите, вы уже здесь.
– Это верно, – согласилась Ксавьер.
Франсуаза улыбнулась.
– Вы настолько живете в настоящем, что неважно, какое будущее представляется вам мечтой; вы сомневаетесь в самом времени.
Ксавьер тоже улыбнулась, но робко.
– Это так неопределенно, – сказала она.
– Вы в Париже или нет? – спросила Франсуаза.
– Да, но это совсем другое, – возразила Ксавьер.
– Париж. Чтобы приехать сюда, довольно одного раза, – весело продолжал Пьер. – А дальше каждый раз надо снова прилагать усилие. Но положитесь на нас; у нас воли хватит на троих.
– Увы! – с улыбкой отозвалась Ксавьер. – В этом вы сильны.
Пьер развивал свою мысль:
– С понедельника вы будете ходить на уроки импровизации. Увидите, это все равно что игры, которыми вы забавлялись, когда были маленькой. Вас попросят вообразить, будто вы завтракаете с подругой или вас застают в тот момент, когда вы что-то крадете с полки, где выставлены товары; вы должны одновременно и придумать сцену, и сыграть ее.
– Это должно быть очень забавно, – сказала Ксавьер.
– И потом вы сразу же выберете роль, над которой начнете работать, по крайней мере над отрывками.
Пьер обратил вопросительный взгляд на Франсуазу:
– Что мы могли бы ей посоветовать?
Франсуаза задумалась.
– Что-нибудь, что не требует большого ремесла, но не заставит также попросту играть с ее естественным очарованием. Например, «Случайность» Мериме. – Идея ей понравилась. Быть может, Ксавьер станет актрисой; во всяком случае, интересно попробовать.
– Это будет совсем неплохо, – сказал Пьер.
Ксавьер с радостным видом переводила взгляд с одного на другого.
– Мне так хотелось бы стать актрисой! Я смогу играть на настоящей сцене, как вы?
– Конечно, – ответил Пьер. – И возможно, уже со следующего года маленькую роль.
– О! – с восторгом произнесла Ксавьер. – О! Я буду работать, вот увидите.
В ней все было так непредсказуемо, возможно, она и в самом деле будет работать; Франсуаза вновь принялась радоваться будущему, которое она для нее воображала.
– Завтра воскресенье, я занят, – сказал Пьер, – но в четверг я дам вам первый урок дикции. Хотите, чтобы я встречался с вами в моем кабинете по понедельникам и четвергам с трех до четырех?
– Но это будет вам мешать, – сказала Ксавьер.
– Напротив, мне будет интересно, – возразил Пьер.
Ксавьер совсем успокоилась, а Пьер сиял; надо признать, что он совершил почти богатырский подвиг, приведя Ксавьер из глубин отчаяния к состоянию доверия и радости. Так что он полностью забыл и Жербера, и вернисаж.
– Ты должен снова позвонить Жерберу, – сказала Франсуаза, – будет лучше, если ты встретишься с ним до спектакля.
– Ты думаешь? – спросил Пьер.
– А ты нет? – немного сухо ответила она.
– Да, – с сожалением ответил Пьер, – я иду.
Ксавьер взглянула на часы.
– О! Я заставила вас пропустить вернисаж, – сокрушенно произнесла она.
– Это неважно, – сказала Франсуаза, хотя, напротив, это было очень важно, на следующий день ей придется идти и приносить тете извинения, которые не будут приняты.
– Мне стыдно, – тихонько сказала Ксавьер.
– Не стоит того, – ответила Франсуаза.
Сожаления Ксавьер и ее решение действительно тронули Франсуазу; нельзя было судить ее, как любого другого. Она положила руку на руку Ксавьер:
– Вот увидите, все будет хорошо.
Ксавьер с благоговением глядела на нее.
