– Чего вы не можете?
– Оставаться в «Локи». Просто не могу, Фейт. Все неправильно, – Фейт по-прежнему молчала, поэтому Грир произнесла официальным тоном: – Так что я, пожалуй, ухожу.
Фейт смотрела на нее, выжидая. Грир подумала: я не стану дожидаться ее разрешения уйти. Просто уйду. Однако задержалась ненадолго, вообразив себе свое рабочее место со всеми этими фотографиями и картинками, приколотыми над столом. За долгое время они выцвели, многие свернулись в трубочку. Уходя, придется по одной снимать их со стены, оставив за собой послание азбукой Морзе для следующей – россыпь крошечных дырочек, из которой не извлечешь никакого смысла. Грир внезапно представился Кори, который отказался от своего будущего, просто взял и ушел из «Армитейдж и Рист», бросил все, что для него так тщательно было спланировано.
Грир заметила: присутствовавшие наконец-то обратили на нее внимание. Разговоры смолкли, все смотрели на них, понимая, что у стола Фейт происходит что-то важное. Даже просто глядя на Фейт, они видели под поверхностью ее лица подземные толчки, вызванные неврологической бурей. Буря надвигалась. Блин, в Фейт Фрэнк назревала буря.
– Ну хорошо, – произнесла Фейт, поняв, что все на нее смотрят. – Видимо, так тому и быть.
– Так тому и быть.
Грир почувствовала в горле комок желчи, сглотнула. Казалось, что отказ от работы продиктовал сам по себе ее голос, он взял руководство на себя и принял однозначное решение, он же и произносил слова, а все остальное в ней просто слушало и наблюдало. Может, именно так и выглядит голос, который не является однозначно внутренним? Он вещает изнутри тебя, будто твой личный громкоговоритель. Грир подумала: в чем же награда за красноречие, где ждет катарсис? Пока она чувствовала одну лишь тошноту.
Она успела дойти лишь до двери, когда Фейт произнесла:
– На самом деле, это до определенной степени забавно.
Грир обернулась.
– Что именно?
– Судя по вашим словам, ваша деятельность так для вас важна, что вы не можете здесь оставаться. Для вас очень важны интересы женщин. Вы готовы их защищать. А вы вспомните, как поступили много лет назад. Со своей подругой. Я не помню ее имени.
– О чем вы? – спросила Грир, хотя на самом деле совсем не хотела этого слышать.
– Ваша подруга хотела здесь работать, – напомнила Фейт. – Попросила вас передать мне ее письмо, и как-то вечером в баре вы мне про это рассказали, а потом добавили, что вам не хочется, чтобы она здесь работала, я правильно помню? Поэтому письмо вы мне так и не передали, а ей соврали, что передали, верно? И почему-то вас это не мучило.
Самое время упасть в обморок, подумала Грир. Она беспомощно огляделась – все явно опешили, но притворялись отстраненными. Помочь ей было некому. Фейт правильно описала, как Грир поступила с Зи: ужасно было слышать эти слова, а подобный поступок не имел извинения. Но это же так несправедливо, подумала Грир, зачем Фейт проявляет такую незаслуженную жестокость, а потом ее вдруг озарило, что так оно было предначертано с самого начала: что закончится все именно этим – вернее, этим закончится, если Грир рано или поздно наберется смелости и займется чем-то своим, перестанет быть автором чужих слов, прислужницей, хорошей девочкой, которая считает, что ей довольно того, что есть. Хорошие девочки могут многое, но им редко удаются действительно важные вещи. Они не способны на величие. Возможно, Фейт специально решила даровать ей эту конфронтацию. А может, и нет. Грир наконец умудрилась вызвать ярость Фейт: зрело это долго-долго, и вот наконец произошло. Наверное, у Фейт есть все основания испытывать ярость. Грир бросила ее в одиночку разбираться со «Шрейдер-капитал», Грир как бы сказала: давайте сама, я не могу. А кроме того, Грир подспудно критиковала Фейт за то, что, зная всю правду, та сама никуда не уходит.
– И как вы с этим письмом поступили, Грир? – осведомилась Фейт. – Выбросили? Или прочитали? В любом случае, вы приняли решение не отдавать его мне и не говорить правды. На мой взгляд, не блестящий поступок.
Грир не собиралась падать в обморок. Вместо этого она бросилась наутек.
Часть четвертая
Внешние голоса
Глава десятая
Заинтересовавшись вопросом психологических травм, Зи Эйзенстат первым делом прослушала курс под названием «Осознание сути экстренной ситуации»: преподавательница описывала разные сценарии, а Зи заполняла тетрадь всевозможными ужасами. То, что она узнала по ходу курса, и многое из того, с чем впоследствии столкнулась в процессе работы, относилось к тяжелым, невыносимым моментам чужих жизней. Она начала как муниципальный кризисный психолог в Чикаго и с тех пор, как три с половиной года назад рассталась с «Учителем для каждого», продолжала работать в той же области. Первым делом она получила диплом соцработника-психолога, однако к практике приступила еще по ходу учебы. Выяснилось, что чем сильнее кризис, тем лучше ей удается сосредоточиться: Зи не ломалась и не сбегала, как это случалось со многими.
Она часто выезжала по вызову. Тихонько появлялась на порогах домов, где случилось нечто страшное: член семьи покончил с собой, жителей взяли в заложники, у кого-то случился острый психоз. Все знали, что она отличный специалист: действует легко, деликатно и чрезвычайно продуктивно. Случалось, что пациенты связывались с ней спустя много недель или даже месяцев. «Вы для меня стали прямо ангелом-хранителем, – писал один подопечный. – Я не знал, кто вы такая, но вы появились так вовремя». Другой писал так: «Я торгую зимней резиной, хочу подарить вам комплект шин». Зи стали уважать в профессиональном сообществе, и она с гордостью сообщила Грир, что одно ее высказывание процитировали в «Международном травматологическом журнале».
– Понимаю, трудно поверить, что существует журнал с таким названием, но он существует, – сказала она.
В тот вечер Грир сделала заказ, чтобы Зи доставили на дом веганский торт.
Зи получила диплом, поработав интерном на прозаической передовой в службе социального обеспечения. Первым травматическим опытом, которому она стала свидетельницей, было рождение ребенка ее ученицы Шары Пик; Шара после этого исчезла из поля зрения, в школу так и не вернулась, ребенка, видимо, растила с бабушкой и сестрами. Ей неоднократно звонили, никто не отвечал. Этот травматический случай Зи запомнила с особой отчетливостью, ей хотелось выискивать и другие, оказывать посильную помощь. А случаи, судя по всему, были повсюду, в самых разных вариантах, по всей Саут-Сайд и за ее его пределами. Никакой специализации не предполагалось даже в учебной программе, в которую Зи вписалась ради получения диплома: судьи Эйзенстат великодушно согласились ее оплатить. Когда работаешь со страшным, волей-неволей становишься универсалом.
Первым случаем, с которым Зи столкнулась по ходу учебы, стала история в гинекологической клинике «Новый подход», куда прислали бомбу, начиненную гвоздями, и она сдетонировала в приемной, ослепив администратора Барбару Ванг. Под конец дня в приемной сидело много народу, женщины дожидались цитологических мазков, первых в жизни вагинальных осмотров, абортов, тестов на беременность. Администратор с полным безразличием вскрыла пакет с бомбой – поддела ногтями липкую ленту, которой он был многократно перемотан, одновременно назначая по телефону время приема пациенту, который обнаружил рядом с соском бугорок размером с горошину. Посмотрят его, несмотря на то, что он мужчина? Да, сказала Барбара, разумеется. Сняла ленту, развернула бумагу – и в тихой приемной раздался оглушительный взрыв. Когда примчалась команда кризисного реагирования, в ней среди прочих была и Зи.
