– Мы ведь с вами встречались, довольно давно, – сказал он негромко. – В Лас-Вегасе? В «Сване»?
Она изумленно уставилась на него, а потом вспомнила. Тот мужчина, который как-то вечером пришел в казино со спутницей, который флиртовал с Фейт, сказал ей, что торгует этими… печеньями и крекерами, он так сказал.
– Как так может быть, что вы меня вспомнили? – удивилась Фейт. – Ведь прошло сколько – семь-восемь лет? С ума сойти, вы помните.
– У меня цепкая память. Вы меня предупредили, что в выигрыше всегда остается заведение. И, видимо, спасли меня от разорения, так что спасибо.
– Не за что. Но я ведь выгляжу теперь совсем иначе. Без формы. И… прическа другая.
– Да, тогда, кажется, волосы у вас стояли вертикально. А я изменился, как вам кажется?
Она окинула его долгим взглядом, получая от этого удовольствие. Он выглядел более стильным, чем его коллеги – не такой типичный сотрудник корпорации – а еще моложе и худощавее. Темные волосы, разумеется, были длиннее, чем в 1965 году. На нем был хороший костюм элегантного покроя, она обратила внимание на отсутствие обручального кольца. Запах от него исходил занятный, немного едкий.
Впоследствии оказалось, что он был прав – у него действительно цепкая память и он запоминал каждый миг во всех подробностях. Проблема заключалась в том, что запоминал лишь в том случае, если не отвлекался, а это случалось часто.
– Можем мы подробнее поговорить об этой рекламе? – спросил он. – Я не до конца уверен, что ваши слова убедили моих коллег. А если честно – почти уверен, что не убедили.
– Вы только со мной хотите поговорить? Или с нами со всеми?
– Только с вами. Один на один будет продуктивнее.
Разумеется, она чувствовала в этом сильный оттенок флирта, как оно было и тогда, в казино: оттенок, который он не таил, а выставлял напоказ, как и свой едкий запах, однако этот намек на флирт не отрицал смысла остальных его слов. До сих пор Фейт, Ширли и Эвелин не слишком преуспели в продаже рекламных мест: отсюда они собирались на разговор в «Клэрол», однако уже стало ясно: придуманная ими стратегия оказалась не слишком действенной.
– Думаю, разговор потребуется довольно длинный, – сказал он. – Поужинаете сегодня со мной? Пока еще история в головах свежа.
– История в головах свежа, – бездумно повторила она. Он хочет с ней переспать, нужно быть полной невеждой, чтобы не отдавать себе в этом отчет.
Она не собиралась спать с сотрудником «Набиско», впрочем, в лице его было что-то, что все-таки заставляло обдумать такую возможность, а еще она воображала себе очертания его тела под одеждой. И дело было даже не в том, что она была в состоянии его вообразить: как только она его вообразила, она поняла – главное именно в том, что она его воображает. И все же спать с ним она не будет. Пусть он думает, что такая вероятность есть. Речь идет о деловых отношениях. Она вгляделась ему в лицо и наконец произнесла:
– Конечно.
– Чего это он решил обсуждать это дальше именно с тобой? – ворчливо осведомилась Ширли, когда они стояли, повиснув на ремнях, в вагоне метро, направляясь обратно в центр.
– Я, Ширли, могу тебе диаграмму нарисовать, – пробормотала Эвелин.
– Да не собираюсь я с ним спать, – возмутилась Фейт. Она не стала им раскрывать, что они познакомились много лет назад и он неведомым образом вспомнил про это знакомство – и что она, почти столь же неведомым образом, вспомнила тоже. – А поужинать – поужинаю, чего в этом такого? Заставлю выслушать, в чем состоят задачи нашего журнала.
– А может, он тайный сторонник освобождения женщин, – предположила Ширли. – Хочет помочь нам с выработкой стратегии. Фейт заплетет ему глаза волшебной паутиной, заворожит, заставит на все подписаться – вот это дело.
– Да уж, такая я обворожительная, – пробормотала Фейт.
– На самом деле, да, – сказала Эвелин. – Ты из тех людей, с которыми другим приятно. А это талант.
Когда к семи вечера Фейт приехала в «Кукери» в Гринвич-Виллидж, он уже ждал за столиком в самом конце зала. В этом клубе вместо электрических ламп использовали свечи, и облик его показался мягче, чем в переговорной в «Набиско». Он переоделся в пиджак в индийском стиле, темные волосы выглядели шелковистыми.
– Рад, что вы пришли, – сказал он, предлагая ей красную «Сангрию», заказанную еще до ее появления. Она сочла, что в этом есть легкий налет мужского стремления доминировать, однако вряд ли он это сделал злонамеренно. Они чокнулись бокалами – в каждый был вставлен маленький бумажный зонтик. Она быстро осушила бокал, хотя после сладкого алкоголя мозг ее тупел и работал медленно. Впрочем, сегодня вино скорее помогло ей раскрепоститься.
Эммет Шрейдер вытащил зонтик из бокала, отряхнул и без слов засунул в карман пиджака.
Она хотела было спросить: «Вы что, собираете бумажные зонтики?», но не стала, потому что это могло показаться заигрыванием, а она хотела выдержать серьезный тон. Когда он попросил ее рассказать «всю историю», она рассказала – начав с Бруклина, избыточной родительской опеки, стремлении вырваться из дома – и он слушал так, как не слушал еще ни один мужчина в ее жизни.
– Продолжайте, – вставлял он время от времени. Сказал, что ему интересно, и она поверила ему на слово, и стала рассказывать о том, как заинтересовалась правами женщин. Она приготовилась к своего рода спаррингу, как оно часто бывало с мужчинами. Но Эммет произнес: – Мне кажется, вы и ваши соратницы делаете очень важное дело. – Эти слова удивили ее. – Но позвольте добавить, – продолжал он, – и пожалуйста, остановите меня, если вам мои заявления покажутся неуместными, – но вы недостаточно сильно на нас давите. Заставьте нас купить это рекламное место. Силой.
– Не получится, – качнула головой Фейт.
– Почему?
– Потому что когда мужчина начинает говорить языком принуждения, его начинают уважать за авторитет. А если начинает женщина, на нее обижаются, говорят – она прямо как мамочка. Или как настырная жена.
– А. Понимаю, о чем вы, – сказал он. – Ладно, но все равно нужно быть напористее. Я сам занимаюсь рекламой, так что немного разбираюсь в том, о чем говорю. А кроме того, можно я скажу еще одну вещь? Такие переговоры в основном должны вести вы, а не ваши коллеги. У вас особый дар.
– Ну спасибо, – произнесла она, смутившись, хотя ей было приятно. А потом: – Ну а вы? Какова ваша история?
– А. Моя история. Сейчас изложу, – сказал Эммет. – Я смирился со своей работой в «Набиско», она вполне ничего. Но в ней почти не бывает неожиданностей, и это плохо, потому что я люблю неожиданности. Вот вы – неожиданность, – добавил он.
И тут он взял ее за руку – одновременно и ошарашив, и нет: она этого ждала, и это произошло. Он погладил ее ладонь большим пальцем раз, другой. В принципе, это был деловой ужин, но не только. Она ожидала такого развития событий и не ошиблась, однако прежняя готовность ему отказать куда-то улетучилась. Сексуальное возбуждение не ослабило ее, не заставило думать телом вместо головы. Не ослабило, но вот ход мыслей изменило. Она почувствовала, как по телу прокатилось ощущение странности, оно будто наполнилось желанием. Чувство это всегда поначалу было слегка муторным, пока не привыкнешь.
