– А ты что собираешься делать? – спросила она после паузы, голос был натянутым, незнакомым.
– Ну, наверное, тем же и буду заниматься. Жить здесь, ухаживать за мамой, убирать дом этой профессорше – и еще один, который раньше убирала мама, пасти черепаху, делать, что должен.
– Кори, ты сам себя послушай. У тебя даже голос чужой.
Ей это не по силам – эти проявления другого человека. Это нестерпимо, но сказать правду вслух она не может. Никогда она не скажет: «Все, Кори, хватит», вместо этого будет предпринимать новые попытки, будто речь идет о каком-то непосильно сложном школьном задании. Ему тут же вспомнился тот аппарат, демонстрирующий конденсацию, на школьной выставке научных достижений, все эти кубики льда, трубки, надувные шарики, заполненные водой – перед ним стоит мама и говорит на ломаном английском. Он не хотел становиться достижением Грир, докучным прибором, стоившим ей огромного труда. Раньше ведь она делала то же самое без всяких усилий.
Кристин, которая стояла за стойкой и все это слушала, засунула бледную пиццу целиком в печь – ее нужно было отправить заказчику – а потом резко выбросила деревянную лопатку вперед, этакая напористая подача в неведомом виде спорта. Дождь барабанил о стеклянную стену, хмурое небо нависло над городом, в котором Кори прожил так долго – и думал, что больше жить не будет никогда.
– Я не могу больше об этом, – произнесла Грир. – Подброшу тебя домой, попрощаюсь с родителями, а потом мне нужно ехать в Бостон. Фейт ждет нас в Кембридже, в баре отеля «Чарльз» на мозговой штурм, а завтра у нас мероприятие.
– Тогда тебе точно пора. Дождь пошел.
Они оба честно посмотрели на дождь, который делался все сильнее. Он представил себе ее за рулем миниатюрной красной прокатной машинки – губы сжаты, «дворники» попискивают, впереди – Бостон, дорогой отель, права женщин, внятное будущее, а еще там ждет Фейт Фрэнк: человек, способный утешить и успокоить, чего он теперь больше делать не умеет.
Каждый оставил Кристин на столе чаевые, не уступив этого права другому. В результате сумма получилась непомерно большой, это можно было принять и за оскорбление, и за великодушие, смотря как поглядеть.
Глава седьмая
Совсем ранним утром каждого рабочего дня в большом заросшем плющом доме в пригороде Скарсдейла, штат Нью-Йорк, раздавался рев могучего миксера – мама Зи, судья Венди Эйзенстат, изготавливала из черники, киви, протеинового порошка, стевии и льда смузи цвета разбавленной типографской краски. «Дик, льняное семя добавить?» – доносилось до Зи, и в ответ судья Ричард Эйзенстат громко озвучивал свои текущие предпочтения. Потом судьи вдвоем отправлялись на пробежку по живописным улочкам зажиточного городка, бок о бок, как жеребчики-близнецы, а после этого уезжали на работу в окружной высший суд Вестчестера. Они всегда были рады взять на пробежку и Зи, но ей все это было одинаково противно: бежать рядом с родителями по городку, в котором выросла, жить с ними вновь, точно ты перезрелое дитя, ходить на ненавистную работу. Бежишь – но не сдвигаешься с места.
Случалось, что Зи и другим младшим юристам из «Шенк, Девильерс», огромной адвокатской конторы, расположенной в финансовой части Нью-Йорка, приходилось задерживаться на работе допоздна. Адвокаты сидели в своих кабинетах по обе стороны коридора, скрючившись над ноутбуками, телефонами или черными контейнерами с готовой едой. А вот в дальнем конце общего зала образовался импровизированный цыганский табор: помощники юристов считали себя членами единого, хотя и достаточно неоднородного племени, при этом относились друг к другу сдержанно, подозрительно, настороженно – каждый был хранителем сложных сюжетов, которые хоть немного занимали Зи и были одной из немногих причин, почему работа не казалась ей совсем уж смертной скукой.
Напротив нее в отсеке для младших юристов сидела тяжеловесная тетка, которая раньше работала в морге и во время перерывов любила рассказывать о старой работе – все собирались вокруг послушать. Был тут также один дядька с запястьями и пальцами необычайной длины; Зи недавно исподтишка вбила в Гугл: «ненормально длинные пальцы» – и сразу выскочил медицинский термин: арахнодактилия. Паучьи лапы. Вот уж точно.
Все остальные младшие юристы, безусловно, воспринимали Зи как очередную офисную невидаль, в данном случае – андрогинную сексуальную лесбиянку. В этот ужасно холодный зимний вечер она сидела в почти выстуженном офисе в драповой куртке и кепке – в них она напоминала мальчишку из банды, которому важно, чтобы его никто не узнал.
– Интересно, кто додумался выключить отопление, – обратилась Зи к молодому бородатому поэту, с которым делила уголок вестибюля. – Шенк или Девильерс?
– Наверняка Девильерс, – предположил он.
– А я думаю, что Шенк. Здесь просто шенкианская холодрыга.
Он рассмеялся: они часто пытались позабавить друг друга – так время шло быстрее. Потом повисло долгое молчание, все стучали озябшими пальцами по холодным клавишам. Если прикрыть глаза и вслушаться в эти звуки, не сразу поймешь, что клацают клавиатуры – немного похоже на бульканье ручейка в глуши; техника часто имеет это свойство – заставляет людей поверить в то, что на самом деле они не пожертвовали всем, что им было любо в мире природы, ради неяркого свечения компьютерного экрана.
Хотя Зи терпеть не могла свою работу, здесь, по крайней мере, не нужно было одеваться роботоподобной обезьяной, хватало чуть более опрятного варианта ее обычной одежды. На протяжении всей жизни на нее накатывали приступы ужаса, что ведь однажды родители умрут, и облегчала их лишь мысль о том, что тогда на земле не останется ни единого человека, который будет ее увещевать: «Слушай, юбка тебя не убьет».
Всякий раз, надевая ради них юбку – будь то складчатый килт, индийский набивной хлопок, длинный разрез, крестьянский колокол с рюшечками, вызывающая микро-мини чуть ниже лобка или длинная темная классика, которую она называла «Первая скрипка Бостонского симфонического оркестра» – Зи едва не свихивалась от ощущения фальши: ей казалось, что одежда того и гляди спадет с нее гендерным листопадом, а она останется нагой, беззащитной.
Однажды приехав к родителям на длинные зимние каникулы, Зи отправила Грир в Массачусетс целую серию открыток с подписью: «Слушай, юбка тебя не убьет» (Грир, надо сказать, нравилось носить юбки, она носила их постоянно, даже когда это было необязательно. Кори, видите ли, как-то сказал, что Грир выглядит в них страшно сексуально).
На первой открытке Зи нарисовала женщину в юбке – она наступила на подол и в итоге свалилась с утеса.
На второй женщина скорчилась в луже крови, рисунок на ее юбке представлял собой ряды острых ножиков.
На последней открытке была изображена еще одна женщина в юбке – она кучей лежала на полу. Рядом со стрелочкой, указывающей на юбку, стояла подпись: «Самая непопулярная модель Стеллы Маккартни, мини на отравленной подкладке».
Зи не воображала себя мужчиной, ей просто не нравились некоторые аспекты женственности. На свою батмицву она под сильным нажимом надела зеленое мини-платье с огромными белыми цветками и не пропускающие воздуха колготки; весь день ей хотелось одного – сменить платье на джинсы или, как минимум, стянуть колготки и побегать с голыми ногами. Колготки так облепили ей ноги, что Зи поняла: не сможет она всю жизнь носить колготки, подобно маме; впрочем, что касается мамы, та могла бы ходить и с голыми ногами – сверху же мантия. Никто бы даже не заметил.
