– Кори, Кори, – произнесла она, и эти слова оказались правильными. – Ну, Кори, иди сюда. Я люблю тебя. Солнышко, я так тебя люблю.
«Солнышком» она его называла редко, и он подумал: как странно. «Солнышко» – слово для экстремальных ситуаций. Она протянула руку за пределы их привычного словаря, позаимствовав это слово у предыдущих поколений, потому что привычные слова не подходили. «Солнышко» – странное слово, но оно стало мостиком над страшным провалом, отделявшим то, что было раньше, от того, что есть теперь. Солнечный мостик, который, как сможет, поведет их вперед. Они сидели рядом, собственный запах был противен даже ему самому, а Грир была такая славная и перепуганная, и глаза у нее мучительно покраснели.
Кори был подростком, когда брат его появился на свет – и тогда это было черт знает что: младенец в доме, который ревет, когда ты пытаешься заснуть, или делаешь уроки, или думаешь про секс. Кори долго игнорировал этого докучного, вечно пукающего младенца, но потом младенец начал ползать, это оказалось интересно, а потом заговорил, и это оказалось даже еще интереснее. Чего он только не говорил! Каких только вопросов не задавал! В два года – Дуарте: «Расскажи про удобрение». В четыре – Бенедите, разглядывая спиральную макаронину на тарелке: «Она что ли баловалась? Вон как ее накрутили. Ты же говоришь, когда Кори балуется: „Ну я тебе хвост накручу!“»
– Я в это не верю, – сказал Кори Грир, уронив голову на руки. – Что мне делать? – спросил он, подняв глаза.
– В каком смысле?
– Чтобы вернуть все обратно.
– А, понятно. – Она серьезно кивнула. – Я тебе помогу.
– Каким образом?
Грир помолчала, обдумывая.
– Не знаю, – сказала она. – Но сделаю.
Они сидели рядом на скользком пластиковом диване, потом Кори положил голову Грир на колени, и они так долго молча плакали, что через некоторое время расслышали пощелкивание включаемой газовой горелки. Видимо, кто-то решил, что пришло время все-таки поужинать.
– Ты с работы отпросилась? – не забыл поинтересоваться он.
– Ну, это не так важно. Не переживай.
– Погоди, – сказал он. Попытался сосредоточиться – непосильная задача, потом все-таки вспомнил. – Разве эта ваша штука не сейчас? У вас в «Локи»? Все эти выступления в конференц-холле? Или я даты перепутал?
Грир передернула плечами, тем самым выдав себя. Первая конференция, «Главенство женщин» (она как-то раз ему объяснила, что это значит, немного смущаясь, но при этом радуясь, как это звучит), над подготовкой которой она работала с первого дня, начиналась завтра утром, и она была там очень нужна. Вот только ее там не было и не будет.
– Ты уверена, что без тебя обойдутся? – не отставал Кори.
– Конечно, обойдутся. – Она помолчала. – Когда ты сходишь наверх, к маме?
– Не знаю.
– Кори, придется. Я тоже потом к ней схожу, если ты сочтешь, что она захочет меня видеть. А тебе нужно идти прямо сейчас.
Он как-то нашел в себе силы подняться наверх. Отец ушел в бар с одним из дядюшек – его вообще почти весь день не было дома. В родительской спальне было темно, шторы опущены, он вошел без стука и просто встал у постели, заложив руки за спину, будто страж. Мама лежала на боку под ворсистым покрывалом, на котором Кори с Альби часто сидели, выдергивая ворсинки: все эти узелки и катышки занимали неугомонные ручки.
Разумеется, она была в ужасном состоянии, смогла лишь слегка приподнять голову.
– Ты что, не видела, что он на дорожке? – безжалостно выпалил он в конце концов.
Она повернула к нему лицо.
– Кори, это ты.
– Да, это я.
– Я его не видела в зеркало, – сказала она.
– А ты хоть поглядела?
– Да, клянусь! Я не знаю, как это произошло, – сказала она и отвернулась снова.
Ему стало стыдно за собственную безрассудную жестокость, поэтому он произнес спокойнее:
– Ну ладно. Ладно. В общем, я здесь.
И быстро вышел из комнаты.
Отец не возвращался до вечера, Бенедитой занимались тетушки, поэтому Кори решил пойти к Грир, через улицу, в дом Кадецки. Родители Грир обняли его, произнесли ласковые слова, потом оставили их в покое. Кори долго принимал душ в ванной на втором этаже, а потом они с Грир легли в ее постель и с надрывом, но истово предались любви. Он не прикасался к ней много месяцев, был как всегда чуток, будто бы через секс пытался решить неразрешимую проблему смерти. Он, как всегда, стукался об нее тазовыми косточками и заметил, что тело ее сделалось будто бы элегантнее. Это была новая, нью-йоркская Грир. Та, что жила и дышала своей, не его жизнью.
А тебе хочется секса, приятель, подумал он, когда Грир дотронулась до его члена. Жуть как хочется. Гляди, девушка тебя прямо там трогает, а ты ее! В открытую, обоюдно. С определенной целью, приятель. Альби интересовался всем: был прирожденным исследователем. Настал бы день, когда он начал бы исследовать свою девушку, блестящую девушку, ровню себе.
Были поминки над открытым гробом – провести целый день рядом с телом братишки было невыносимо – а потом панихида в католической церкви. Мама на кладбище упала в обморок, папа помог ей встать, хотя и неохотно. Они едва разговаривали, и никто особо не удивился, когда через два дня после похорон Дуарте-старший постучал в дом Кадецки, вежливо попросил позволения поговорить с сыном, который, по сути, перебрался туда, и наедине, в кухне, сообщил Кори, что ненадолго вернется в Лиссабон.
– Сейчас?
– Да. Мне нужно уехать на время.
Он уехал, несколько дней от него не было ни слова – Кори это удивляло, он полагал, что они будут перезваниваться постоянно. Мама, и без того убитая горем, завела еще одну песню.
– Где Дуарте? – спрашивала она с постели.
– Уехал ненадолго в Лиссабон, – раз за разом повторяли ей тетушки, дядюшки и Кори.
Когда вернется, папа так и не уточнил, и вот, воспользовавшись телефонной карточкой из ящика кухонного стола, Кори позвонил ему и задал прямой вопрос:
– И что ты там? – спросил он.
– Побуду еще немного.
– «Немного» – это сколько?
– Не знаю.
– Ладно, давай начистоту. Ты не вернешься, да? – спросил Кори, последовала пауза, потом вздох, а потом признание: да, в ближайшее время его можно не ждать.
– Мама одна не справится, – укорил его Кори. – Она все время лежит.
– У нее есть сестры. Деньги буду высылать. Плюс оставлю ей машину. Пусть теперь давит кого вздумается.
– В твоей семье беда.
– Я по тебе буду скучать, но с ней жить больше не могу. Мне двоюродный брат предложил здесь работу. Ты замечательный сын, – добавил Дуарте и заплакал.
Когда Кори рассказал об этом Грир, она возмутилась:
