– Даже в самых продвинутых странах, вроде Швеции и Норвегии, вся хреновая работа в итоге достается женщинам. На это навешивают красивые ярлыки – как вон в ИКЕА каждой вещи дают особое название, чтоб звучало позаманчивее. У меня вон есть стул, называется «Лейфарн». Вот только в каждой вещи необходимо видеть ее суть. – Сушилка, побурчав, остановилась, а Фейт обвела всех глазами. Все слушали, не было ни одного равнодушного и отрешенного лица, как обычно бывает, когда сотрудники собираются вместе, чтобы выпить.
– Мы с Бонни и Эвелин уже совсем старенькие, – продолжала Фейт, – шестидесятые помним так, будто это было вчера…
– Или сегодня утром, – вставила Эвелин.
– Так вот вам назидательная история. Женское движение тогда вынуждено было отмежеваться от левого движения, где верховодили мужчины, – и знаете почему? Левым мы были решительно не интересны. Есть у меня ощущение, что в ближайшее время это повторится. Мы увидим прогрессистов, которые скажут, что в рамках существующей системы решить женские проблемы невозможно, но если изменится система, то и жизнь женщин изменится более или менее автоматически. Нам, помимо прочего, придется показать, что мы поддерживаем антирасистов. Я, знаете ли, уговорила Эммета дать денег на особые проекты Обществу репродуктивной справедливости, а также одной организации, которая поддерживает начинающих чернокожих писательниц. Понятное дело, это капля в море. В любом случае, надеюсь, что наша конференция наделает шуму. И что-то изменит.
Все молчали, а когда Фейт договорила, Тад сказал:
– Спасибо, Фейт, за приглашение. Для нас это особая честь.
– Ну, зря вы так. Мне хочется, чтобы вы рядом со мной чувствовали себя свободно. – Фейт улыбнулась особой улыбкой, будто подшучивая над собой, и добавила: – Вот я и подсыпала наркотиков во все ваши напитки.
– Фейт Фрэнк замешана в скандале с транквилизаторами, – вставил Бен. – Бомба, а не заголовок.
– На «Локи» сразу обратят внимание, – добавила Грир.
– Да, кстати, – сказала Фейт, – расскажите-ка, каких музыкантов мы собираемся пригласить на конференцию. Потому что если поручить это мне, я притащу всех фолк-певиц-феминисток, которых слушала сто лет назад на Лилит-Фейр. А это, знаете… слегка пованивает нафталином.
Тут рассмеялись все, а Хелен сказала:
– Ох, Фейт, как же я тебя обожаю.
– Я тебя тоже, – откликнулась Фейт.
– Мы, кстати, пригласили Лил Наззл, – сообщила Марселла.
– Да ладно?! – удивился Тад.
– А как хоть ее имя-то пишется? – поинтересовался Бен. – Я все забываю.
– Я не в курсе, – ответила Грир.
Он улыбнулся ей, она улыбнулась в ответ, а потом оба смущенно потупились.
– Боюсь, я вообще не понимаю, о ком речь, – призналась Фейт.
– Она хип-хоп танцует, – пояснила Иффат. – Кстати, совершенно замечательно. Она тебе понравится, Фейт.
– Да хоть бы и прыг-скок, – сказала Грир.
Она посмотрела на лук и обнаружила, что на доске лежит целая горка – когда она успела столько накрошить? А еще ее ошеломило, что зеленый бокал с пузырьками почти опустел.
– Как я уже сказала, набор участниц у нас отличный, – заметила Фейт. – Адмирал флота. Монахиня-активистка.
– Изумительно, что мы даже и имен-то их не помним, – вставила Марселла.
– Лично я помню, и вам бы тоже не помешало, – парировала Фейт. – Но не сегодня. Сегодня пьем вино, едим стейки, валяем дурака и переводим дух.
Грир заново наполнила бокал, обвела всех глазами, подумала, как же ей повезло, что она здесь, со всеми этими людьми, представителями молодого и старого поколения, тощими и полными, брюнетами, блондинами и русыми, геями, гетеросексуалами и, возможно, бисексуалами. Зи, впрочем, сказала бы, что сводить людей к формулам недопустимо, – наверное, так и есть. Но в тот день Грир наслаждалась их единением. Прославленные и безвестные, горькие, соленые, сладкие. И даже вкуса «умами». Фейт, подумала Грир, в определенном смысле, безусловно, «умами»: особый, самостоятельный вкус, раз попробовал – захочется еще.
Они беседовали, смеялись, пили, и Грир уже воображала себе, как после выходных во всех подробностях расскажет об этом Кори. Его занимали истории из ее нью-йоркской жизни, так же как Грир занимали истории про Манилу – где его жизнь была зеркальной противоположностью ее собственной. Ей и сейчас уже столько всего хотелось ему рассказать про эти выходные.
Меня поселили в комнату сына Фейт, скажет она, и я вообразила себе, каково было иметь такую мать.
Наверняка непросто, ответит Кори.
Уж точно непросто.
Грир посмотрела на себя глазами Кори: представила, что он наблюдает за ней с порога, в этом золотистом свете. И тут ее рука – а она резала лук с новообретенной, довольно беспечной уверенностью, соскользнула, и лезвие ножа Фейт Фрэнк вошло ей в большой палец.
– Черт, черт! – вскрикнула Грир, как будто пытаясь защититься от самой себя.
Все кинулись к ней, она слышала будто издалека, как Эвелин бормочет: «Господи, сколько крови. Ах, я не выношу вида крови». Все метались, но никто не знал, что и где, кроме Фейт, которая хладнокровно взяла все на себя: отыскала очень старую пожелтевшую жестяную аптечку в глубинах ящика рядом с холодильником.
– Без пальцев отсюда еще никто не уезжал, – заверила она Грир – та была смущена и так злилась на себя за то, что испортила отличный вечер, что из глаз ее текли настоящие, а не луковые слезы.
– Правда? А Беспальчик МакГи? – осведомился Тад, в ответ повисло молчание, и Тад поспешно добавил: – Простите. Идиотские шутки на нервной почве.
Фейт повернулась к присутствовавшим и ровным голосом распорядилась:
– Берите бокалы и ступайте в другую комнату. С Грир все будет хорошо. Уж я позабочусь.
– Вы уверены? – уточнила Иффат, входя в привычную роль ассистентки. – Я могу чем-то помочь?
– Я прекрасно справлюсь. Спасибо, Иффат.
Фейт встала рядом с Грир возле глубокой мойки из нержавеющей стали, обмыла окровавленный палец под сильной струей холодной воды, обсушила, крепко зажав рану, смазала антибактериальной мазью, перевязала, заклеила пластырем. Удивительно, какая легкая рука была у этой привыкшей над всеми главенствовать женщины. Удивительно, что она умела превращать свое главенство в нежность. Может, именно этого мы и хотим от женщин, подумала Грир – палец пульсировал и кровоточил. Может, в нашем воображении так и станет выглядеть мир, когда во главе его встанет женщина. Приобретя могущество, женщины постоянно откалибровывают и перекалибровывают нежность и силу, модулируя, подправляя. Главенство и любовь редко уживаются. Явилось одно – другой пора на выход.
Фейт говорила:
– Пока завяжем, посмотрим, остановится ли кровь. Поднимите вверх, выше уровня сердца. Вряд ли придется накладывать швы.
