– А может, и нет, – возразил Кори.
– Верно.
Судя по всему, к своей итоговой работе и итоговой сущности можно было прийти самыми разными путями. В писательстве ощущался налет несбыточности, но Грир нравилось фантазировать на эту тему. Она все отчетливее видела, как пишет в свободное время, выполняя при этом какую-то честную и почтенную работу.
– Но не маркетинг, – сказала она Кори. – И не индустрия моды. И еще, – зачем-то добавила она, – не библиотечный клоун.
Кори сдружился с двумя другими студентами – они познакомились на семинаре по экономическому развитию – и после отчаянного спора на круглом столе по поводу бедности, который продолжился и после занятий, порешили, что после выпуска разработают микрофинансовое приложение. Лайонел и Уилл оба были из состоятельных семей, которые согласны были вкладывать в затеи сыновей деньги. Теперь все трое просто фонтанировали идеями и планами.
– Похоже, все действительно состоится, – похвастался Кори Грир. – Отличная затея, хотя тут надо не проколоться. Вокруг так и кидаются этими словами – «микрофинансирование», «микрозаймы», но на деле это чистый грабеж. При правильной организации дела это может быть очень полезно владельцам малого бизнеса. Вот только проценты страшно высокие. Мы постараемся все построить на низкой процентной ставке. Не будем никого грабить. Кстати, такие займы очень часто берут женщины, – добавил он, и, хотя замечание это было этаким снисходительным кивком в сторону феминизма, в ее сторону, она не обиделась.
Грир представляла себе Кори в белой рубашке в каком-нибудь небольшом офисе в Бруклине, телефон просто разрывается: при каждом прошедшем займе рингтон имитирует звук кассового аппарата. Но главным в этой картинке было для нее то, что Кори счастлив. В конце тяжелого дня он возвращается от микрофинансов домой, она возвращается из своей НКО. Они беседуют о его рабочих делах, о проблемах, с которыми Грир сталкивается в своих текстах, пьют пиво на пожарной лестнице и время от времени смотрят с этой самой лестницы на фейерверк, огни которого с равными интервалами взмывают над Нью-Йорком без всякой внятной причины, кроме как той, что это вообще захватывающе – жить здесь, быть молодым, ждать, когда небо расцветится огнями. Ночью, когда Кори уже спит, она будет устраиваться с ним рядом в постели с компьютером, писать прозу, статьи, заметки для своих будущих публикаций. Она уже завела блокнот, в который собирала удачные мысли.
После учебы они намеревались поселиться вместе в Бруклине, надеялись, что смогут на это заработать: таков был текущий план. Квартирка будет маленькая, без излишеств. Грир видела в мыслях джутовый коврик на полу, воображала себе его жесткие волокна, а дальше за ним – холодный пол, по которому она шлепает в ванную ночью после секса или утром, перед работой.
– Готовим мы оба скверно, – отметила Грир. – Поселимся вместе – будем пользоваться микроволновкой.
– Научимся, – пообещал Кори. – Вот только стерпишь ли ты, что я буду готовить мясо и превращу кухню в мясной дворец?
– Отдельные кастрюльки и хорошая вентиляция, – порешила она. – Тогда справимся.
Она стала убежденной вегетарианкой и назад возвращаться не хотела.
Иногда, когда Грир было не заснуть, она думала про будущее с Кори, и каждая подробность представала ей выпуклой и завершенной. Она видела, как ночью из-под одеяла высовывается ступня Кори сорок шестого размера, как они спят вместе каждую ночь, наконец-то, и уже не в кроватке, предназначенной для ребенка или студента, а в нормальной кровати, куда оба они с легкостью поместятся.
Когда видишь пару молодых людей, недавно съехавшихся, сразу чувствуешь, что в их жизни происходит нечто значительное. Вся эта любовь, секс, просмотры каталогов в поисках постельного белья, мебели и бытовой техники, разработанной специально для них. Цена немного высоковата, но все-таки, если подумать, ничего! Осилим, говорят друг другу молодые люди. Осилим. Цена свидетельствует о том, что это важный шаг: покупка нового стола, или стула, или погружного блендера; однако в отличие от старых времен, когда мужчины полностью перепоручали обустройство дома и кухни женщинам, теперь сотворение новой жизни происходит общими усилиями. Все это не прекращается и в постели, где можно вдвоем просмотреть сайт или каталог – новую занимательную литературу первого этапа взрослой жизни – соприкасаясь теплыми телами, устраивая праздник воображения. Обзаводиться реальными вещами из дерева, металла и ткани – значит воплощать в жизнь зыбкую нереальность любви.
Они успели привыкнуть к своей студенческой разлуке. Курсов оба набрали помногу, прошли волнительные выборы, появился новый президент; по выходным они ездили друг к другу в гости, хотя порой Грир подмечала фрагменты жизни Кори, не имевшие к ней никакого отношения, и они ее тревожили. Он, например, мог сказать:
– Стирс, Мэки и Клоув Уилберсон вынуждают меня вступить во фрисби-клуб.
– Физически вынуждают?
– Да. Говорят – сдавайся и никаких.
Грир не могла не думать про Клоув Уилберсон – имя ее звучало слишком часто. Грир набрала ее имя в Гугле и обнаружила в сети целое досье: в основном речь шла о хоккее на траве, в который Клоув раньше играла в школе Святого Павла, а теперь – в Принстоне. На фотографии просвечивал сквозь кожу упрямый костяк правильного овала лица, раскрасневшегося от физических усилий. Волосы, собранные в хвостик, фотоаппарат поймал на лету. Бицепсы вызывали зависть. Она, безусловно, была куда красивее Грир, которая долго изучала фотографию, беззвучно задавая вопрос: Клоув Уилберсон, ты спала с моим парнем?
На самом деле, она не хотела знать ответ на этот вопрос. Грир и Кори с самого начала вели себя так, будто разлука на годы учебы – самое естественное дело, хотя все знакомые им пары – в том числе и их одноклассники – не выдержали и расстались: парочки исчезали одна за другой, будто в затянувшемся романе Агаты Кристи.
Возможно, думала Грир, оставаться вместе им с Кори помогала тоска. У нее у самой случались минуты, когда она почти отстранялась от него. Однажды осенью, на третьем курсе, сидя поздно вечером на какой-то вечеринке не на кампусе, она почувствовала, как рука ее приятеля Кельвина Янга поглаживает ей волосы. Они все пели хором песню «Аллилуйя», все три миллиона куплетов, а Кот подыгрывал на укулеле. Сидели они на ковре в полутемной комнате, выводили рыдающие прекрасные слова, напоминавшие о юной любви, которую так легко утратить, и рядом с ней был этот крупный крепкий ударник Кельвин. Она позволила ему гладить ей волосы и даже прислонилась к нему, отметив его незнакомый запах с почти клинической беспристрастностью, потом придя к выводу, что запах ей нравится; потом она даже прилегла к нему на колени. Он нагнулся и поцеловал ее, раз, другой, в разные места – с одной стороны, по-родительски, с другой – нет. Грир вспомнила о том, как редко целовал ее собственный папа, пока она была маленькой, и подумала, не потому ли она теперь одна из тех женщин, которым совершенно необходимо, чтобы в самом центре их жизни располагался мужчина, без него им не справиться.
Нормально ли, что ей так сильно нужен Кори? Что бы сказала на это Фейт Фрэнк? Любовь, похоже, необходима всем, пусть даже не все в этом признаются. Грир поняла это, когда позволила Кельвину себя поцеловать, так вот, слегка. Ее передергивало, когда друзья заводили речь о длительности ее отношений с Кори, будто усматривая в этом какой-то подвиг.
