– Помнишь мои слова про любовь? Еще не поздно взять их обратно?
– Ты же не на экзамене.
– Ну хорошо. В общем, я тебя люблю, – произнесла она негромко, пробуя слова на вкус. – Определенно.
– Я тебя тоже люблю, – сказал он. – Так что мы квиты.
На следующий день, у нее дома, после официального признания в любви и равенстве, они наконец совершили настоящий половой акт. Вышло немного неловко и явно несовершенно – долго длился напряженный миг, пока Кори вскрывал зубами презерватив – хотя позднее, по прошествии времени, иногда выходило и совершенно. Эротическими исследованиями они занимались у нее дома: в доме у Пинто им даже не разрешали заходить в его спальню, так что они просто сидели в гостиной на диване, забранном в пластиковые чехлы на молнии, там всегда вкусно пахло свежей едой, иногда забредала какая-нибудь тетушка.
Лучше всего в доме у Кори было то, что к ним часто прибегал Альби, возился рядом с ними на диване. Альби был в семействе Пинто поздним прибавлением, он родился, когда Кори было уже четырнадцать. На заднем сиденье семейной машины валялись его смятые коробки из под сока, картонные фигурки кукол, вверх или вниз лицом, с согнутыми или прямыми руками, застывшие в полупрыжке или полуударе – они ждали, когда Альби вернется и снова вдохнет в них жизнь. Альби был похож на маленького Кори, смешной, деловитый и задиристый, судя по всему – невероятно талантливый; он очень любил старшего брата и, похоже, полюбил и Грир.
Альби часто таскал с собой свою черепашку, держа ее нежно, будто новорожденного ягненка. Черепашка несколько месяцев тому назад забрела к Пинто во двор и долго сидела на солнце в пожухлой траве – с виду камешек или древний свод законов, пыльная, бурая, золотистая, зеленая. Но Альби сообразил, что это такое, и заявил: «Это моя черепаха», забрал ее себе и назвал Тихом. «Потому что они ходят тихо», – объяснил он родным.
Альби без труда определил, что черепашка – самец.
– У мальчиков-черепах глаза красные, – поведал он, потому что прочитал это в детской познавательной книжке: читать он научился в два с половиной года. Альби укладывал черепашку весом под килограмм на диван, а потом сам ложился своими двадцатью килограммами на живот брату, а тот прижимал его к себе. Альби просил Грир поиграть с ним в видеоигры: он был профи с прекрасной координацией. Еще он часто предлагал ей вместе полистать книги – оба они обожали книги – и вскоре Грир обнаружила, что они вдвоем просматривают целые серии, по очереди читая вслух. Больше всего ему нравилась «Энциклопедия Брауна», которую она и сама когда-то очень любила.
– Почему папа и мама Мини назвали сына Жук? – озабоченно спрашивал Альби.
– Очень хороший вопрос.
– А может, это автор, Дональд Соболь, его так назвал. У Жука Мини фамилия с самого начала была дурацкая. А потом ему дали еще и дурацкое имя. Как-то это нечестно.
– Интересно, что ты сочувствуешь плохому мальчику, – заметила Грир.
Альби поглубже зарылся ей в бок.
До чего же люди изобретательны, подумала Грир прямо сейчас, лежа с Кори в постели в его общежитии, вспоминая тот день. Братишка Кори прижался к ней, зная наверняка, что, хотя они очень скоро расстанутся, она обязательно будет его вспоминать и любить. А она постоянно прижимается к Кори и еще – пусть это на расстоянии и на уровне метафоры – к призрачной фигуре Фейт Фрэнк, которая так неожиданно вплыла в новую взрослую жизнь Грир и пробудила новые желания. Прижимаемся и прижимаемся, ищем тайную тропу. Прижимаемся с особым коварством, подумала Грир, хотя и не любим в этом признаваться. На другом конце комнаты свет у Стирса горел всю ночь.
В студенческой жизни настал переломный момент, причем тогда его никто не заметил: тема разговоров сдвинулась от занятий, оценок, вечеринок и символизма в литературе к будущей работе. После этого работа стремительно вытеснила остальное, а занятия, оценки, романы и разговоры о науке приобрели милый и странный оттенок чего-то прошлого. При слове «работа» все выпрямляли спины и начинали соображать, пытаясь припомнить, у кого какие есть связи и как ими теперь воспользоваться. Все раскидывали умом, все переживали за долгосрочные перспективы – что будет с абстрактной дорогой, которая якобы ведет к счастью, а уж потом – к смерти.
Естественники – те, кто не собирался дальше изучать медицину – думали о работе в лабораториях, студенты творческих специальностей намеревались закрепиться в дошкольном образовании или сфере продаж. Или – как те немногие их знакомые, кто уже получил диплом – они представляли себе, что работают в издательстве, бодрым голосом отвечают на телефонные звонки: «Редакция Магды Стромберг, это Бекка!» по двадцать раз на дню, хотя на самом деле всем хотелось быть Магдами Стромберг, а не Бекками. Некоторые собирались трудится на поприщах, названия которых сами по себе звучали весомо: маркетинг. Бизнес. Финансы.
Никому не хотелось превратиться в одного из тех немногочисленных выпускников, которые так и остались болтаться на кампусе. Был такой, он закончил колледж три года назад и теперь работал баристой в центре города, выпендривался – оставлял все книги, которые читал, лежать открытыми, вверх корешком, рядом с диспенсером для сиропа и кувшином с молоком, а когда нынешние студенты покупали кофе, всегда пытался поймать их взгляд. Студент брал чашку, бросал туда пакетик за пакетиком тростникового сахара, подкрепляя силы перед ночной работой над очередным домашним заданием, баристе же уже незачем было себя подкреплять, разве что перед очередным днем за стойкой. Это ошарашивало: оказывается, место, которое четыре года крепко держало тебя в своих руках, может вот так просто вышвырнуть прочь – и не отвечать ни за что больше.
Грир начала мечтать о писательском поприще: воображала себе, как пишет статьи, критические обзоры, а потом, может, и книги с сильным упором на феминизм, хотя, скорее всего, поначалу заниматься этим придется по ночам. На жизнь нужно будет зарабатывать чем-то другим. Перебиваться, как родители, она не хотела. Но если у нее будет нормальная работа и она не скатится в нищету, она попробует писать, сколько получится, а там, может, и повезет.
Хотя Зи куда больше, чем Грир, подходила для работы в НКО, Грир теперь тоже считала, что не прочь поработать в связях с общественностью в каком-нибудь хорошем месте. А еще мечтала, что напишет Фейт Фрэнк и расскажет ей про это: «Пытаюсь понять, как распорядиться своей жизнью, пока работаю редактором бюллетеня для сотрудников в „Нуждах планеты“. Опять же, возможно, это случилось благодаря тому нашему разговору в дамской комнате. Как вы и посоветовали, пытаюсь делать что-то осмысленное».
Вскоре Грир уже говорила Кори, хотя он и не спрашивал:
– НКО. Для начала сойдет, писать буду по ночам, как считаешь?
– Разумеется, – легко соглашался он, хотя и не понимал, о чем речь; они оба не понимали.
– У Хлои Шанаган подруга работает в организации, которая проводит культурные программы для инвалидов. У нее брат слепой, – добавила Грир, а потом сочла нужным добавить: – Хотя она бы все равно там работала.
