Я вспомнила, как Елизавета Петровна облила наглую девицу мылом из дозатора, и засмеялась.
– Видела уже даму в порыве негодования. Впечатляющее зрелище.
– Элиза взлетит на метле и приземлится, а вот ее внучка, Ирина, – та змеюка, никогда не продемонстрирует своего истинного отношения к кому или чему-либо. Ворона ей на голову насрет, Ирина спокойно волосы вымоет, не возмутится. А через сорок лет поймает эту птицу и шею ей свернет, – объяснила Ника. – Ира тоже сюда ходит.
– Месть подают холодной, – улыбнулась я.
В холл выбежала Софья.
– Уважаемая Сатанида, Элиза ждет вас в розовом зале.
– Сатанида, – повторила Ника, – какое шикарное имя! Дофья, покинь нас.
– Я Софья, – уточнила девица.
Вероника встала.
– А Козлову зовут Степанида. И что-то мне подсказывает: имечко «Сатанида» не существует.
– Ой, простите, не хотела обидеть, – скороговоркой произнесла сотрудница и исчезла.
– Может, уволить ее, – протянула Ника, – учу, учу дурочку, а результата ноль.
– Дай девушке еще один шанс, – посоветовала я и тоже поднялась, – пошла беседовать.
– Степаша, – притормозила меня Ника, – не знаю, зачем тебе Элиза, но от нее засады не жди. А вот если придется общаться с Ириной, будь осторожна. Она тайно жила с Юрой Бахновским, и он кое-что мне разболтал. Пошли провожу.
Мы с Вероникой быстро миновали два коридора, потом хозяйка салона открыла дверь.
Я вошла в помещение, в которое до сих пор не заглядывала.
Розовая комната на самом деле оказалась розовой. Все предметы тут были цвета поросенка, старательно пропаренного в бане, даже рама стеклопакета.
– Садись, Степочка, – попросила Жаркова, – и без предисловий, сразу объясни, зачем я тебе понадобилась.
– Елизавета Петровна, – начала я.
Собеседница погрозила мне пальцем.
– Для тебя всегда Элиза.
– Спасибо, – поблагодарила я.
– Ну, хватит, ближе к делу, – велела пожилая дама.
– У вас есть внучка Ксения, – начала я.
– Была такая, – перебила бабушка, – Ксю пропала. Мы ее искали, но безрезультатно. Угощайся клубникой.
Я взяла из вазы ягоду.
– Вроде в полицию семья не обращалась.
Элиза тоже потянулась к хрустальной «лодочке».
– Воспользовались услугами частного детектива. Узнали правду и…
Жаркова замолчала, я тоже не произносила ни слова. Собеседница выдернула из стакана салфетку и принялась вытирать красные от сока пальцы.
– И что? – не выдержала я.
– Позволь спросить, почему интересуешься Ксенией? – тихо осведомилась Елизавета Петровна. – Если она взяла у тебя деньги, просто назови сумму, я тут же верну ее.
– Похоже, ваша внучка в нехорошем месте, – начала я.
– В аду, – кивнула Елизавета Петровна, – молюсь за упокой ее души каждый день. Но я убогая молитвенница. И, понимая свое несовершенство, заказала годовые поминовения об усопшей Ксении во многих монастырях.
Я смутилась.
– Простите, далека от церкви. Усопшая – это ведь умершая?
– Да, – подтвердила Жаркова.
– Но я недавно видела вашу внучку живой и здоровой! – воскликнула я.
Елизавета встала, потом села.
– Живой? Но она мертва.
– У девушки имеется татуировка? – осведомилась я.
– Превращать свое тело в столб для живописи – дурная манера, – рассердилась Элиза, – она знала о моем отрицательном отношении к набиванию рисунков, и назло набила букву «К» в ожерелье из цветочков. И что это значит?
– К – наверное, Ксения, – предположила я.
– Когда я увидела это антихудожественное произведение, – покраснела пожилая дама, – то лишилась дара речи. Наружу рвались разные слова, я их на языке удержала, вежливо задала вопрос: «Ксюнечка, зачем ты кожу изуродовала?» Она такую рожу скорчила! «Рабыня, бабец, я твоя полная рабская рабыня! Ксения – раб. Жизнь моя такая, рабская. Значит, нужно клеймо раба». Вот уж придумала! Горя девчонка никогда не видела!
Элиза взяла телефон, который лежал на столе.
– Принесите нам коньяк. И к нему что-то. Лимон? Упаси Господь! Не знаю, кто придумал варварскую забаву: заедать благородный напиток цитрусом. Да, это можно. Но лучше горячий кофе и несколько пирожных.
Элиза отбросила трубку.
– А теперь говори правду! Кто тебе велел соврать, что Ксения жива? И что пообещали за ложь? Ты изменила мужу? О факте адюльтера узнал гадкий человек? Шантажирует девочку? Глупо ходить налево от такого, как Роман, но юности свойственно совершать ошибки.
Я поставила локти на стол и рассказала Жарковой про игру.
– Тварь, – выпалила Элиза, когда моя речь иссякла, – ах она тварюга.
Мне захотелось защитить Ксению.
– На меня Светлячок произвела впечатление девочки, которая мечтает о квартире и деньгах. Думала, она из нищей семьи. Папа, мама – алкоголики. Она печальную историю такую рассказала. Как они с братом ели из мусорных баков. И речь у девушки… ну… простите, неинтеллигентная!
– А как, по-твоему, беседуют убийцы? – воскликнула Элиза.
Я дернулась.
– Убийцы?
Элиза резко выдохнула.
– Всю жизнь мучаюсь со своим характером. Молчу, молчу, молчу. Потом допекут – и как ляпну то, что не надо. Знаю, следует рот на замке держать, но в какой-то момент бдительность теряю. Ну, уж теперь ничего не поделать, придется тебе все рассказать. Слушай внимательно. У нас с Иваном Сергеевичем один сын – Олег. Мы всегда жили обеспеченно, не нуждались. Ваню при коммунистах уважали, книги его издавали, фильмы снимали. Но писательство для Вани хобби, основная работа иная. Подробностей о его службе даже я не знаю, а вот про генеральские погоны в курсе. Хозяин не пил, не курил, спортом занимался. Меня на руках носил, подарками осыпал. Мы имели все, что хотели. А я мечтала о детях, чтобы не меньше трех, но из-за некоторых проблем со здоровьем получился всего один Олежек. Баловала я его отчаянно, но мальчика это не испортило. Золотой медалист, красный диплом, потом правая рука отца. Жена его, Анечка, милейшее, тишайшее создание, вышивает золотыми нитками. Мы православная, воцерковленная семья, хотелось нам с Олегом такую же невестку, но я особо не надеялась, сказала сама себе: «Главное – счастье сына. Полюблю сноху, даже если та мне совсем не понравится». Но Олежек нашел Анечку, сироту, которую воспитали в православном приюте. Сначала родилась Ирина.
Элиза чуть наклонила голову.
– Степочка, у тебя есть дети?
– Нет, – ответила я и почему-то ощутила присутствие кого-то постороннего.
