Выступление получилось инновационное, тут не поспоришь – на саму церемонию она не попала, но слышала о ней в новостях и от своих друзей, которые смогли сдать годовые экзамены и продолжить учиться. Байрон вышел на сцену в костюме и солнечных очках – он всегда так одевался, когда хотел выглядеть круто. Сначала он заявил, что никакой речи он не подготовил, и прямо сейчас они будут писать ее все вместе. Он попросил каждого студента подобрать слово, которое лучше всего описывает его учебу, и выкрикнуть его на счет три.
Затем он заставил всех прокричать слово, которое отражает их надежду на будущее, и наконец слово, которое передает их страх перед тем, что ждет их после выпуска. («Угадай-ка, – доверительно, почти флиртуя, спросил ее Байрон позже, – сколько человек трижды прокричали „вода для бонга“? Еще один неожиданный результат статистики: словом „сиськи“ чаще описывают главный страх в будущем, а не время в колледже. И так было не только у вас. Нет, ты только представь! И еще нас, особенно наших стажеров, которые, по их словам, „ближе к народу“, удивило, как мало выпускников прокричали „киски“, чтобы описать учебные годы. Возможно „сиськи“ в компании бабушек и дедушек кричать проще. Даже „чипсы“ кричали чаще, чем „киски“».
– А «члены» кто-нибудь кричал? – спросила Хейзел.
– Вот поэтому тебе надо было выпускаться, – ответил Байрон.)
Благодаря байроновской новой системе распознавания голоса, каждое слово было услышано, обработано, добавлено в рейтинг частотности – и алгоритмы создали на их основе напутственную речь. Она была посвящена значимости опыта учебы в колледже, предстоящим трудностям и мечтам, которые студенты хотели бы исполнить – и так как в ход пошли самые популярные ответы, речь легко нашла отклик у студентов. Вышло забавно и злободневно. А также, благодаря новейшему обновлению программы, слезовыжимательно. Вместе с Байроном на сцене стояли родители студента, который погиб в аварии на первом курсе. Если бы он выжил тогда, то выпускался бы вместе со всеми. Просканировав двухминутное любительское видео, программа с почти идеальной точностью воспроизвела особенности его произношения, и искусственно созданная речь зазвучала его голосом – и пока его родители плакали, не веря в происходящее, их транслировали на большом экране, а студенты прижимали ладони к груди, чтобы унять стук сердца.
Когда речь подошла к концу, все студенты аплодировали стоя – и это были самые долгие овации в истории учебного заведения (по крайней мере, из записанных на видео) – это доказали сотрудники отдела аналитики Байрона, которые отсмотрели архив записей всех торжественных событий колледжа.
– Мы сильно рисковали, – сказал Байрон Хейзел, когда та отключила диктофон.
Дженни, ее ответственная и мотивированная подруга, которая должна была брать интервью у Байрона, в последний момент слегла с жутким желудочным гриппом. Так сложилось, что заменять ее пришлось Хейзел.
– Конечно, мы сначала прогнали запись при родителях – нужно было убедиться, что они не против. Потом они говорили мне, что это был потрясающий опыт. Они как будто провели еще немного времени с сыном. Но с голосами не все так просто. Они вызывают эмоции. На пробных испытаниях родственники говорили нам, что слышать голос погибшего близкого человека слишком больно, что это отталкивает.
Пока Байрон говорил, Хейзел думала о его собственном голосе: почему он ни разу не дрогнул, хотя речь идет о таких деликатных вещах?
Дженни без обиняков сказала Хейзел, что она была не первая, кому она предложила заменить ее. «Но я знала, что ты согласишься – тебе же нужны деньги, так?»
Она была права. На тот момент Хейзел еще не успела выскочить замуж за миллионера. В начале семестра она подрабатывала официанткой в столовой рядом с кампусом, но там ее все время донимали мужики. Одни говорили, что приехали в город всего на вечер и просили показать окрестности, а ей надо было как-то их отшить, не потеряв при этом чаевые – почти никогда не получалось! Другие выдавали что-то вроде: «Вряд ли я тут что-то закажу. Лучше буду сидеть и флиртовать с тобой целый день» – и они сидели, попивали кофе и подмигивали ей, а по счету платили всего ничего, и даже с самых щедрых чаевых с чашки кофе не набегало той суммы, которая нужна была Хейзел на ее расходы – пиво и оплату счетов. Еще она не раз слышала: «Если честно, у меня был тяжелый день, и ты не представляешь, насколько важно, чтобы ты сейчас была помилее» – и она делала вид, что она милая, даже слишком, иначе у них было бы плохое настроение и они обвинили бы ее в том, что она трогала приборы липкими руками – кто знает, как это понимать – они намекали, что она дрочила или что? Что она занималась сексом и не вымыла руки перед сменой? Может, они ждали, что она признается, и они смогут потребовать с нее штраф? Как бы то ни было, ей было неловко ставить на стол тарелку с чуть теплой картошкой фри и при этом вести себя как ни в чем не бывало, а делать это приходилось постоянно. Она уволилась спустя месяц.
«Это интервью нужно мне для резюме, – настаивала Дженни. Даже измученная жаром и обезвоживанием, она оставалась более ответственной, презентабельной и привлекательной, чем Хейзел. – Это не будет считаться обманом, ведь я писала вопросы. Тебе нужно просто спрашивать и записывать его ответы. Я плачу тебе как удлинителю для диктофона».
Хейзел просто хотелось заработать, но ожидалось, что она должна быть в восторге от такой возможности, поэтому она наплела Дженни, что без ума от счастья. Она сделала вид, что ей нравится костюм, который Дженни заставила ее надеть, хотя он ей совсем не шел и превращал ее тело в прямоугольную диванную подушку в клетку. Добравшись до места, она изобразила на лице безумный энтузиазм. Сотрудники Байрона выделялись из толпы – в отличие от всех остальных, они были очень приглаженные и начищенные, как будто только что вымытые; их идеально подогнанная одежда, казалось, была сшита из какой-то особенной ткани (так и было, все они заказывали одежду из специального внутрифирменного каталога, чтобы вписаться в требования по гипоаллергенности и стерильности, а также избежать мороки с катышками, помятостью и запахом). И казалось, что они постоянно думали о чем-то так напряженно, как Хейзел ни о чем никогда не думала.
– Здравствуйте, – она улыбнулась кураторам, которые ждали ее, сидя на диване в просторном холле. – Меня зовут Дженни Робертс. Я очень рада, что мне выпал шанс быть здесь.
– Вы не Дженни Робертс, – ответили они. – Вы Хейзел Грин.
Сканеры считали все карты у нее в кошельке и выудили из интернета всю информацию о ней, чтобы мгновенно подтвердить ее личность.
– Да. Но я все равно очень рада, что я тут, – Хейзел задумалась, определят ли сканеры, что она снова врет.
Она объяснила, что случилось с ее однокурсницей, и ей предложили присесть. Байрон как ни странно согласился встретиться с ней, несмотря на обман. Позже он объяснил свое решение тем, что она его удивила и заинтриговала. «Когда я увидел тебя, я был восхищен. Я не знал, что и думать. Я заметил, что на тебе чужая одежда, но я не мог понять почему. Я понятия не имел, кто ты и чего ты хочешь».
