Но стыдно ему было. И перед ней, и перед другими. Он назвал крольчихе несколько имен, а та нашла для него точные адреса; если он тронется сейчас, то успеет доехать до пары домов до загрузки (если она все же случится). До того, как Байрон откроет на него охоту.
– Ты – лучшее, что я сделал в своей жизни, – сказал Джаспер, улыбаясь. – Спасибо, что дала мне шанс. – Хотя сравнивать ему было не с чем, он мало сделал хорошего в жизни, но ему приятно было поделиться новым чувством с другим человеком.
– Это тебе спасибо, – сказала Хейзел. – Меня еще никогда не благодарили за то, что мои неверные решения подвергли всех вокруг смертельной опасности. Если серьезно, спасибо тебе, ты, скорее всего, рискуя своей жизнью, скорее всего, спас мою.
Она взяла его за руку, что вышло неловко, а затем наклонилась и еще более неловко обняла.
Он порадовался про себя, что ему никогда не придется обманывать Хейзел. Кажется, притворяться, что он ее любит, было бы гораздо труднее, чем со всеми остальными.
Хейзел зашла в уборную закусочной и решила отрепетировать речь, которую выдаст Байрону, если деактивация не сработала.
– Мне жаль, что мне не удалось тебя полюбить, – сказала она своему отражению в зеркале. – Я правда пыталась.
Эти слова были самым приятным, что она могла бы ему сказать. Хейзел почему-то захотелось проявить доброту, но не из чувства превосходства, а из чувства вины.
Она не знала точно, как именно Байрон хотел изменить человечество, но, похоже, эти изменения не способствовали бы укреплению связей между людьми. Казалось, что-то гораздо большее, чем ее собственная жизнь, вот-вот закончится. Несла ли она ответственность, хотя бы на долю процента, за то, что его сердце так ожесточилось? Если да, то она хотела объясниться.
Да, Байрон, каким он был, мог напугать кого угодно. Но он был гением.
– Ты, конечно, знаешь, что ты удивительный, – продолжила она. – Несправедливо, да? Ты мог бы жениться на девушке, которая действительно была бы от тебя без ума, а не на той, которой пришлось притворяться. Я уверена, многие были бы счастливы стать первыми носителями твоих мозговых имплантов. Мы не совпали. Я видела, что мы разные, но думала, что у нас все может получиться, потому что мои родители – полные противоположности. Они друг другу не подходили и постоянно ссорились. Для них совместимость не имела значения; они дали клятву, поженились и жили свою жизнь. К тому же у них не было денег. Я думала, что проще простого влюбиться в богатого человека.
– Я понимаю, как глупо это звучит. Когда я поняла, что не смогу тебя полюбить, нужно было сразу тебе признаться. Мы недолго успели прожить в браке, когда я поняла. Может, и ты понял тоже. Или тебе было все равно. Но сказать все равно было нужно. Мне казалось, что бросить тебя – безумие. Все говорили, что мне очень повезло, и я решила, что сама скоро в это поверю. Не твоя вина, что не вышло.
– Сейчас мне кажется, что если ты найдешь меня, то не станешь убивать, – продолжала Хейзел. – Ты просто запрешь меня где-нибудь и промоешь мне мозги. Хотя промыть мозги – слишком просто, да? Думаю, ты хочешь, чтобы я осознавала, как мне плохо. Можешь, пожалуйста, оставить мне капсулу виртуальной реальности, чтобы коротать время? В одном я с тобой согласна. Есть много придуманных жизней, которые гораздо лучше реальных.
Она стояла над раковиной с включенным краном, ожидая загрузки – на случай, если загрузка-таки будет и ее стошнит. Загрузки в итоге не было, но ее все равно вырвало. Хейзел показалось, не блевать будет неуместно. Вместо этого можно было бы просто стоять там, смотреть в зеркало и ухмыляться, но она беспокоилась, что вселенная может истолковать недостаток драматичности как неблагодарность. Вот, что хотела транслировать Хейзел, склонившись над раковиной: меня переполняет благодарность.
Когда все закончилось, она не пожалела о своем решении. Хейзел не собиралась начинать новую жизнь без яркого жеста.
22
Хейзел решила остановиться в городе, где Джаспер ее высадил, и устроиться на работу в закусочной, потому что ею заправляла и владела хамоватая властная женщина, которая немного напоминала ей мать. Этой иллюзорной близости Хейзел была рада, потому что в том числе она обеспечивала нужную дистанцию. С подобием матери Хейзел могла сосуществовать, и сейчас ей это даже отчасти нравилось. Хотя если бы ее настоящая мама восстала из могилы, она не смогла бы на нее работать. Ни в ресторане, ни где-то еще. Даже или особенно если вторая жизнь ее матери зависела бы от того, станет ли Хейзел ее сотрудником.
Она сказала, что единственное ее пожелание – не работать в общем зале, где много людей, что она объяснила приступами тревожности. «Что ж, на задворках беготни больше, а платят меньше, – предупредила ее начальница. – Но ты заходишь через заднюю дверь, так что можешь выглядеть как угодно». Хейзел не поняла, был ли это камень в огород ее внешности или нет. «Можешь сползти с постели и как есть прийти работать. Персонал на кухне, похоже, так и делает. У них вечное похмелье. Как-то раз наш посудомойщик, Пьер, чесался все утро, то есть хозяйство свое чесал, потом пошел в уборную и как заржет на всю кухню. Когда он снял трусы, оттуда выпал гандон. Он так упился накануне, что забыл, что с кем-то трахался. Такие вот у тебя будут коллеги. С богом и удачи!»
Она спросила, надо ли заполнять бумаги. «Я могу платить тебе налом, но выйдет гораздо меньше. Ничего личного. У меня бизнес. Раз ты в отчаянном положении, глупо с моей стороны, с экономической точки зрения, этим не воспользоваться». Хейзел согласилась; она была рада, что не придется врать в бумагах и придумывать имя.
Как она назвала бы себя, подумала Хейзел, если бы ей пришлось придумывать новое официальное имя? Может «Ну Вот» или «Вышло как Всегда»?
Правда, когда начальница спросила, как ее зовут, она запаниковала и ответила: «Хейзел».
Все сотрудники закусочной звали начальницу Большая Шишка, но Хейзел хотела быть вежливой и сделать вид, что это настоящее имя, так что она решила называть ее миссис Шишка, из-за чего та каждый раз смотрела на нее с недоумением.
«Немного надо, чтобы тебе стало неуютно, да?» – как-то раз спросила у нее миссис Шишка, поймав у ледогенератора. Хейзел разглядывала раздавленного таракана; его щетинистая ножка дергалась в последних судорогах. Теплый ветер и солнечный свет проникали на кухню через заднюю дверь каждый раз, когда поставщик продуктов закатывал тележку с овощами, и Хейзел размышляла, как все-таки трудно (если вообще возможно) отделять одно от другого – так плохое и хорошее всегда идут рука об руку. Хейзел кивнула; в конце концов, неуютно по жизни ей было почти всегда. Миссис Шишка подошла к ледогенератору, огляделась по сторонам, сказала: «Мне пригодится что-нибудь для поднятия тонуса» – и взяла из контейнера совок. Потом стянула рубашку и насыпала кубиков льда в чашки лифчика, передала совок Хейзел и ушла.
Хотя она и орала на нее время от времени, Хейзел ей нравилась достаточно, чтобы она строила планы свести ее со своим сыном, который жил в ближайшем городе и никогда к ней не заезжал. Хейзел всеми силами старалась усмирить ее фантазии. «Я бесплодная, – соврала она, – и лесбиянка, и, может, даже асексуалка, а если и не совсем, то вся моя сексуальность точно лесбийская, еще я исповедую строгую религию, которую правительство считает культом». «Ну, может, у вас и не так много общего, – ответила миссис Шишка, – но все может получиться».
