Потребовались невероятные усилия, но Хейзел все же сумела поднять голову и снять маску с глаз, чтобы в последний раз взглянуть на отца в этой новой ауре родства, которая их окружила.
Но когда она сняла маску, она поняла, что все это время обнималась с Дианой. Между ее нижней губой и ключицей куклы протянулась тонкая струйка слюны; под этим углом Хейзел казалось, что она блестит и даже мерцает. Волосы Дианы уже не восстановились после инцидента в ванной, но одна из ее прядей показалась Хейзел уютным гнездышком, на которое можно положить отяжелевшую щеку. Она выглядела как голограмма другого, более доброго солнца. Как совершенно новая, безвредная форма огня, которую изобрели, чтобы младенцы с ней играли. «Прикоснись и почувствуй», – говорил огонь. Глаза Хейзел закрылись, она вдохнула, и ее наполнила радость, потому что волосы Дианы пахли гелем для душа с фрезией. Не худший вариант для последнего вдоха.
15
В любой другой день, сколько он себя помнил, идея записаться к Гоголю обратила бы Джаспера в бегство. Он до конца жизни подорвал бы основы своей анонимности, просто войдя в эти двери.
Он пришел, когда ему уже нечего было терять, готовый потратить все, что осталось от его сбережений. За дополнительную плату он смог записаться на прием в ближайшее доступное время – на следующий день – и всю ночь провел в дороге. Это была долгая, сбивающая с толку поездка. Несколько раз Джасперу казалось, что он заблудился. Фактически точка назначения находилась посреди поля и охранялась как крепость. По прибытии его проводили в зловещий беспилотный автомобиль, который отвез его к главному входу в основное здание.
Лечение, очевидно, будет дорогим. Недоступным для среднестатистического человека. Оператор объяснила, что они не раз организовывали сбор средств и благотворительные марафоны для помощи людям со средним уровнем дохода. Чего он ожидает от процедур?
Явно не того, что заставляет толпы людей выстроиться в очередь, чтобы пробежать пять километров.
Джаспер убедил ее, что оплатит все из своих сбережений. Оператор, ответственная за запись, сомневалась, стоит ли принимать его, когда первоначальное расследование показало, что у него нет материальных активов и трудовой книжки, но Джаспер заверил ее, что он готов заплатить за прием внушительную сумму по прибытии и внести предоплату за лечение наличными.
Здание, в котором располагалось диагностическое отделение, было как будто сделано из льда цвета стали. Его серебристая входная дверь казалась невероятно тонкой – как два сложенных вместе бритвенных лезвия. Входя, Джаспер не мог отделаться от ощущения, что его вот-вот разрежет на две части.
Его подозвала женщина, в руках у которой была папка с файлами:
– Мистер Кеспер? Идите за мной.
Со времен старшей школы никто не называл его по настоящей фамилии. Когда он ее услышал, в горле встал ком. Но без исчерпывающих и подтвержденных идентификационных данных его не записали бы на прием. Пришлось быть собой.
– Когда я записывался, – начал Джаспер, следуя за женщиной, – мне сказали, что я вроде как встречусь сегодня с творческой командой. Которые устроят мозговой штурм и обсудят мою проблему.
В горле у него пересохло. Не обманули ли его самого? Успехи Гоголя казались несомненными; их продукция была повсюду. Но что, если это связано с каким-нибудь медицинским шарлатанством, которое шло на пользу только держателям акций? Реклама однозначно казалась ориентированной на то, чтобы выманить у отчаявшихся миллионеров перед смертью все их деньги.
Возможно, сейчас он попал в ловушку, благодаря которой раньше зарабатывал себе на жизнь: люди страстно хотят верить, что то, о чем они мечтают, – выполнимо.
– Вы в хороших руках, – сказала женщина. Но ее руки Джаспер не видел: на ней были плотные серебряные перчатки.
Диагностика длилась несколько часов; казалось, на нее ушел целый день, но Джаспер не знал, сколько на самом деле прошло времени, поскольку нигде не было часов. Его помещали внутрь каких-то аппаратов, которые двигались вокруг него и над ним; когда он заканчивал в одном, его сразу же переводили в другой. Он даже задремал пару раз.
– Почему я все еще не проголодался? – спросил он, – И почему мне ни разу не понадобилось в туалет?
– Мы сделали вам несколько инъекций, – объяснила медработница.
– Из шприца-пистолета? Я ничего не почувствовал.
– Вы и не должны были почувствовать, – сказала она. – Это не обычный шприц-пистолет.
В последнем сканирующем устройстве потребовалось лечь на живот и надеть шлем, закрывающий глаза. Половинки машины должны были соединиться, заключив его в камеру, словно эмбрион, растущий в яйце. Надолго ли?
Он не знал. Джаспер забеспокоился. Он пока почти ничего не сказал о том, что ему было нужно. Сколько стоят все эти тесты? Что если после того, как они закончатся, у него не хватит денег на лечение?
Потом в его мозгу сам по себе возник образ: блестящий дельфиний живот, сверкающее на его поверхности солнце, влажная гладкость расслабленного тела на шероховатом песке отмели, на которую его выбросило. Джаспер почувствовал, что возбуждается; лежать лицом вниз внутри яйца стало особенно некомфортно.
Затем кадры стали сменяться: мелькание плавника, редкие острые зубы. Вожделение и усталость последних нескольких дней, полных адреналина и волнения, а потом – адреналина и разочарования, накрыли его в один миг. Джаспер почувствовал, что стена самообладания, которую он выстраивал, тонкая, как фальшивая задняя стенка шкафа, ведущая в тайник, где спрятаны его деньги, поддалась, как размокшая бумага; он заплакал. Его эрекция вжималась в смотровую кушетку, и Джаспер давил на нее всем своим весом. Слезы скапливались внутри шлема; он почувствовал, что хочет вдыхать кислород чаще, чем позволял тугой фильтр лицевой части шлема – Джаспер задыхался. Он рисковал утонуть в конденсате пота и страдания. Он вот-вот мог или потерять сознание, или умереть, или кончить – или все это одновременно. Он не мог дождаться наслаждения – или гибели. Гибель была бы наслаждением, учитывая то, что легче ему не становилось.
Джаспер очнулся под пристальными взглядами ученых. Множество наблюдателей с планшетами в руках стояли над ним, и их пальцы летали с неуловимой скоростью, что-то записывая. Какая-то пожилая женщина в лабораторном халате курила одну сигарету за другой. С виду она была ниже всех остальных, но все равно надо всеми возвышалась.
Остальные ученые стояли позади нее, как будто опасаясь Джаспера. Она была мамой-уткой, которая могла защитить своих птенцов.
– Я отключился? – спросил Джаспер. Шлем с него сняли, а его самого перевернули на спину.
Женщина-ученый выдохнула, выпустив густую порцию дыма Джасперу в лицо.
– Да, – сказала она. – Сразу после того, как вы кончили. – Ой, – сказал Джаспер. Женщина не выглядела ни шокированной, ни заинтересованной. В прошлой жизни это бы расстроило Джаспера. Сейчас единственное, что его волновало – их вердикт.
